Читать онлайн книгу "Открыто. Как мы будем жить, работать и учиться"

Открыто. Как мы будем жить, работать и учиться
Дэвид Прайс


Книга Дэвида Прайса «Открыто. Как мы будем жить, работать и учиться» посвящена революции в общении, образовании и работе, которая происходит именно сейчас. Сегодня все наши активности стали открытыми, а в перспективе тенденция к открытости будет усиливаться и полностью изменит нашу личную и общественную жизнь. Автор книги – известный писатель, консультант, оратор и преподаватель, старший научный сотрудник британской некоммерческой организации Innovation Unit и кавалер Ордена Британской империи за заслуги в области образования.





Дэвид Прайс

Открыто. Как мы будем жить, работать и учиться





Наше будущее в наших руках уже сегодня


Читая биографии великих и простых людей, я всякий раз радуюсь, обнаруживая «события обучения». И всякий раз удивляюсь, понимая, что эти события происходят вне формальных институтов образования, к которым принадлежали эти люди. Так было и со мной. Думаю, что главные навыки и ценности я получил не в школе, не в классной комнате, а в экспедициях, куда посчастливилось попасть, в пионерском лагере, в заочной школе.

Поэтому книга, которую вы открыли, для меня только выглядит пугающе новаторски. Как будущее она описывает то, в чем немногие счастливцы живут и учатся уже давно. Но описывает его так вкусно, так энергично, что понимаешь неизбежность этого открытого мира.

Видимо, именно таковы по-настоящему сильные тренды. Они рождены давно; они становятся массово привлекательными сейчас; они позволяют не только предсказывать будущее, но совместными усилиями создавать его прямо сейчас.

Дэвид Прайс, автор книги «Открыто. Как мы будем жить, работать и учиться», предлагает нам картину будущего, в которой образование, бизнес и общественная жизнь устроены новым и необычным для нас образом. Они основаны на принципах открытости, вовлеченности, организации новых общин и нового отношения к ценностям.

Прайс указывает на ростки этого будущего в нашей действительности, представляет игроков, которые уже сейчас меняют свою деятельность в соответствии с новыми принципами, и предлагает практические рекомендации для подготовки к изменениям.

Эта книга полезна предпринимателям – она дает рекомендации о том, как действовать на рынке, где установятся новые принципы, и отвечает на вопросы, которые являются ключевыми для бизнеса будущего:

• Как повысить эффективность и креативность работников?

• Как это сделать, стимулируя не работу, а обучение?

• Как и зачем делать свой бизнес открытым?

• Насколько важны будут моральные ценности и доверие в ведении бизнеса?

• Зачем будет нужна корпоративная культура, и как ее модернизировать?

• Как лучше всего управлять информацией?



Еще полезнее эта книга для деятелей образования – ведь это та сфера, в которой необходимы перемены. Вовлеченность и открытость в образовании сделают его более эффективным, а система тотального регулирования, описанная Фуко, должна остаться в прошлом.

Рекомендации Прайса для организации открытого обучения можно воплощать в жизнь уже сейчас, так как с проблемами, на решение которых они направлены, мы уже столкнулись: это и недостаточное вовлечение учеников (и что еще важнее, учителей) в процесс обучения, и формальность образования, и подмена обучения подготовкой к тестированиям и экзаменам, и изолированность школы от реального мира.

Решать эти проблемы Прайс предлагает путем радикального пересмотра методов работы образовательных организаций. Изменения должны быть направлены на увеличение открытости, автономии и неформальности образования, на создание образовательных общин, повышение роли ценностей и культуры.

Советы разнятся от абстрактных и обобщенных: «позвольте учителям стать „проектировщиками знаний“» – до вполне практических: «не позволяйте преподавателям ставить парты рядами», «не разрешайте учителям планировать уроки на конец дня».

Картина будущего, которую предлагает Прайс, делает эту книгу полезной для каждого из нас – ведь принципы открытости и вовлеченности проникнут во все сферы общественной жизни. Пример открытого образования показателен: оно требует участия не только школы и учителей, но и всего окружения учащегося (а особенно его родителей), всех, кто непосредственно заинтересован в обучении, и всех, кто способен влиять на образовательную политику, будучи избирателем и налогоплательщиком.

И, конечно, эту книгу можно рекомендовать тем, кто занимается государственным управлением и планированием. К сожалению, в последнее время они все больше смотрят назад, но я верю, что это ненадолго. Государственному сознанию придется вернуться к прогнозированию и пониманию будущего, к оценке настоящего из дальней перспективы. Например, Прайс указывает, что избавление от современной «одержимости экзаменами» может стать задачей для «смелого министра образования».

Идеи и рекомендации Дэвида Прайса помогут читателям строить свою собственную картину будущего и планировать на ее основе свои действия, а может быть, вдохновят некоторых на конструирование новых практик в ведении бизнеса, в получении или организации образования или в любой другой деятельности по созданию мира будущего.

Исак Фрумин,

научный руководитель Института образования

Высшей школы экономики




Предисловие автора к русскому изданию


Когда книга, которую вы сейчас держите в руках, впервые увидела свет (ноябрь 2013 года), я еще не был вполне уверен, являются ли социальные тенденции и форматы деятельности, о которых я упоминал, простым «движением по кругу», сменой циклов – или за ними стоят какие-то более глубинные процессы. «Смена парадигмы» – избитое выражение, но если мы подразумеваем под ней иной способ видения мира, то реакция на эту книгу читателей, а также последующие события позволяют мне предположить, что на мир действительно можно смотреть совсем по-другому.

Хотя попытки развернуть широкий обмен знаниями (как и ограничить таковой), осуществляемые повсюду в мире, являются противоречивыми и в обозримом будущем такими и останутся, благоприятный момент для них явно наступил. Если вы читаете эти строки в 2025 году, соответствующее процветание Apple (защитников секретности) или Google (поборников открытости) покажет, кто из них сделал правильный выбор. Похоже, что все больше компаний признают необходимость – как моральную, так и экономическую – стать «полностью прозрачными». Сегодняшние успешные организации имеют четко определенные стратегии в отношении корпоративной ответственности: этого ожидают их клиенты. Для внутренних целей они публикуют зарплаты сотрудников: таково условие сохранения толковых работников. Эти социально ориентированные компании не говорят от имени сотрудников, клиентов и заинтересованных сторон – они говорят с ними.

Стремление к открытости, однако, свидетельствует и о чем-то большем. Оно свидетельствует о том, что вы разделяете настоятельное желание людей – таких, как вы и я, – которое красной нитью проходит через эту книгу. Я страстно верю, что это желание свободно обмениваться идеями, знаниями и мнениями способно улучшить мир. Ради такой великой цели стоит чем-то рискнуть.

Когда эта книга готовилась к публикации, Илон Маск, генеральный директор Tesla Motors, компании-первопроходца и лидера на рынке электромобилей с высокими эксплуатационными характеристиками, принял смелое решение. В интересах ускорения появления экологического транспорта он сделал общедоступными все патенты на свои уникальные технологии производства транспортных средств. Причины такого поступка он изложил в блоге компании: «Создавая свою первую компанию, Zip2, я думал, что патенты – это хорошо, и упорно трудился, чтобы получить их. Может быть, раньше это так и было, но в наши дни слишком часто патенты сдерживают прогресс, укрепляя позиции гигантских корпораций и обогащая юристов, а не фактических изобретателей».

Компания Tesla не одинока в стремлении уничтожить интеллектуальную собственность. В этой книге мы расскажем о действиях транснациональных корпораций вроде IBM, Proctor&Gamble и Google, которые перешли к открытости по одной простой причине: темпы инноваций, необходимые для конкуренции на мировом рынке, требуют выхода вовне, установки на внешнее сотрудничество. Проще говоря, преимущества работы с массой внешних инноваторов и предпринимателей намного перевешивают издержки.

Большинство примеров, представленных в книге, взяты из жизни предприятий (компаний) и учебных заведений англоговорящих стран Запада. А как обстоят дела в странах с развивающейся экономикой – такой, как в странах БРИК (Бразилия, Россия, Индия, Китай)? Я склонен утверждать, что для любой из развивающихся экономик будет трудно воспользоваться большинством новых возможностей в области знаний и информации, не сделав открытость новым способом производства и познания. В условиях глобализации рабочей силы борьба за молодые таланты – все чаще являющиеся ключевым фактором успеха – будет выиграна теми, кто обеспечит легкий доступ к информационным сетям и свободу коммуникации. Страны БРИК не всегда имели хорошую репутацию в этих областях; они исторически страдали от коррупции, отсутствия прозрачности и недостаточной корпоративной ответственности. Но ситуация меняется. Темпы изменений в развивающихся странах могут быть более медленными, но направление движения остается тем же самым. Внедрение инновационных идей подпитывает экономику знаний, и она может процветать только в открытых средах.

Страны БРИК также осознают необходимость уделять первостепенное внимание трансформации образования, чтобы быть способными конкурировать с Соединенными Штатами, Великобританией и Европой. Признавая недостаточность моделей обучения 19-го века для подготовки молодых креативных предпринимателей, они отказываются от традиционных методов обучения и все больше используют новые технологии. Если эти страны смогут сделать свои системы обучения открытыми, перед ними откроется прекрасная возможность: миновать модели 20-го столетия, которые широко используются из-за принятой на государственном уровне установки «назад, к основам», и совершить прыжок в век 21-й.

Главная мысль книги состоит в том, что и деловые предприятия, и учебные заведения применяют устаревшие модели коммуникаций и социального взаимодействия. Наши предприятия и учебные заведения демонстрируют тенденцию к открытости, потому что их сотрудники и студенты используют ее в своей социальной жизни и все чаще хотят делиться тем, как они работают или учатся. Темпы внедрения инноваций в таких странах, по нашему представлению, являются более быстрыми, чем в странах, где социальное взаимодействие менее распространено. Так, использование социальных медиа в скандинавских странах в среднем составляет 60 %; в России же социальные медиа используют 33 % – несмотря на то, что в России больше пользователей мобильных устройств, чем в любой другой европейской стране.

Выступая перед различными аудиториями после выхода этой книги на языке оригинала, я просил поднять руки тех, кто пользовался социальными медиа на прошлой неделе, чтобы поделиться знаниями или приобрести таковые, – поднималось в среднем шесть – десять рук. Стоит отметить это удивительное явление: ведь 10 лет назад почти никто в аудитории не мог бы поднять руку. Но поскольку производство и распространение знания так обычны сегодня, мы едва ли задумываемся над этим. Вот как изменился мир, в котором мы живем.

И хотя наша планета сталкивается со многими вызовами (не в последнюю очередь – нашего выживания как вида), общий тон этой книги оптимистичен. Почему? Потому что миллиарды людей сегодня участвуют в создании персональных образовательных сетей, в которые входят жители различных городов и регионов, фактически из всех уголков земли. С помощью этих сетей мы приобретаем больший контроль над нашими жизнями; мы самоорганизуемся так, что от нас уже нельзя отмахнуться; мы демократизируем обучение так, чтобы был слышен каждый голос; мы начинаем решать проблемы творчески.

Действуя таким образом, мы бросаем вызов власти и ее институтам; мы заставляем работодателей переосмыслить многие аспекты, связанные с работой; мы требуем, чтобы корпорации несли социальную ответственность; мы противопоставляем так называемым экспертам житейскую мудрость народных масс; мы настаиваем на новых формах капитализма и представительной демократии.

И если мы добились столь многого в столь сжатые сроки, представьте себе, чего мы сможем достичь в дальнейшем.

Дэвид Прайс, апрель 2015 года




Предисловие



13 августа 1999 года, пятница. Три часа ночи. Я намертво застрял в самой длинной в истории Англии автомобильной пробке, и у меня сердечный приступ. Я не любитель драматических эффектов, но в придачу ко всему на заднем сиденье машины сидели два моих маленьких сына. Я не мог оставить их и отправиться на поиски помощи. Никогда впредь я не смеялся над «пятницей, 13-м».

В груди у меня все сжималось, каждый вдох давался с трудом, а сердце колотилось как сумасшедшее. Оно билось так быстро, что после двухсотого удара я оставил попытки сосчитать пульс. Каким-то образом мне удалось продержаться еще два часа, за которые я все-таки дополз до дома и смог вызвать «скорую».

После того как доктор дала мне успокоительное, она объяснила, что по сути это не являлось сердечным приступом, хотя все признаки вроде бы указывали на него. Это был приступ какой-то «мерцательной аритмии», и лучше бы мне начать к ней привыкать, потому что в будущем она может повториться. Так оно и случилось. Вот только докопаться до ее причин оказалось не так-то просто. Поскольку несколько лет я бегал марафонские дистанции, да и потом не забросил тренировки, врачи ошибочно диагностировали у меня «спортивное сердце» – временное незначительное увеличение массы миокарда.

В конце концов стало понятно, что я генетически унаследовал гипертрофическую кардиомиопатию. Доктор вскользь обмолвился, что один из факторов риска при этом заболевании – «внезапная смерть», так что мне следовало избегать тяжелых нагрузок.

К этому моменту я уже открыл для себя поисковик Google, так что следующие две недели провел, воображая, как свалюсь замертво где-нибудь на улице; если вы наберете в поисковике «гипертрофическая кардиомиопатия», вы поймете, что я имею в виду. Впрочем, после того как доктора сказали мне, что благодаря моим трехчасовым марафонам я скорее всего нахожусь в группе наименьшего риска, я немного расслабился.

Однако приступы случались со мной все чаще, и поскольку при этой болезни предсердия не могут перекачивать кровь должным образом, мне сказали, что мерцательная аритмия станет моей постоянной спутницей. Казалось, что мне – так же как и моему отцу – суждено пережить несколько ударов и стать калекой.

Я рассказываю вам историю своей болезни совсем не для того, чтобы пожаловаться на жизнь. Я делаю это потому, что в ходе последующих событий столкнулся с едва ли не самым запоминающимся познавательным опытом в своей жизни. Это живое воплощение совокупности социальных феноменов, радикально меняющих привычный нам образ жизни.

Дело в том, что я наткнулся на интернет-форум страдающих гипертрофической кардиомиопатией.

Я знаю, вы подумали: «И только-то?» Из-за того что эти группы взаимопомощи стали настолько распространенными, мы практически перестали задумываться о том, насколько сильное влияние они оказывают едва ли не на всех, кто пользуется Интернетом. Однако представьте себе на минуту участь перепуганного пациента, только что узнавшего свой диагноз, в эпоху до появления форумов. Чтобы узнать хоть что-то о своей болезни, он мог лишь перелистать устаревшую медицинскую энциклопедию, а в остальном полностью зависел от докторов. Возможность узнать что-то о своей болезни от тех, кто тоже ею страдает, часто ограничивалась обрывками разговоров в приемной врача. Даже на консультацию у стороннего специалиста смотрели косо.

Что касается меня, то мне удалось снизить частоту приступов с почти ежедневных до примерно одного в год – благодаря щедрости людей, открыто делившихся своими знаниями и опытом, чтобы помочь другим и самим узнать что-то новое.

Помочь незнакомому человеку хотя бы немного – обычное дело для форумов, подобных тому, на который я зашел. Они происходят так часто, что перестают согревать наши сердца, мы больше не считаем их чудом, а ведь они и вправду – чудо.

То, с чем я столкнулся на форуме по мерцательной аритмии, – всего лишь один пример из сотен тысяч. Думая о каждом из них в отдельности, мы считаем их абсолютно в порядке вещей. Вместе, однако, они представляют собой общественное движение, затрагивающее практически каждый аспект нашей жизни. То, как мы общаемся друг с другом, делимся друг с другом знаниями, учимся друг у друга, радикально меняется. Оставаясь в своих скорлупках, мы переходим в состояние «открытости».




Открытая революция


Процесс «открывания» – это социальная революция, которая бросает вызов устоявшемуся порядку вещей; ее нельзя проигнорировать. Она разрушает и меняет все на своем пути, так что возврат к прежнему невозможен. Но, как и в любой революции, здесь есть выигравшие и проигравшие.

Выиграли мы сами; в Интернете мы с удовольствием общаемся и сотрудничаем с друзьями, коллегами и знакомыми со всего мира. Легкая доступность идей и информации, а также сопутствующие им неформальность, мгновенность и независимость становятся мощными мотиваторами.

Проигравшие – это наши официальные институты: предприятия, школы, университеты и органы госслужбы, которые не могут осознать громадность происходящих перемен. Еще важнее то, что проигравшими оказались и правительства стран мира, против которых восстали их собственные граждане, не желающие более мириться с секретностью и ложью. Самой наглядной иллюстрацией этого стало падение диктаторских режимов «арабской весны», но есть и множество других. Реакция на появление WikiLeaks и разоблачение в 2013 году спонсированного правительствами США и Великобритании электронного шпионажа указывают на усиливающееся столкновение культур.

Эти институты все еще работают – управляют, торгуют, обучают – на тот мир, которого больше нет и не будет. То, что потребители и граждане теперь становятся менее доверчивыми и больше настаивают на ответственности, ставит их в тупик. Мы хотим, чтобы наши правительства и органы власти были более прозрачными. Мы надеемся, что отношения с компаниями, у которых мы покупаем и в которые мы инвестируем, теперь будут строиться не только на финансовых интересах, но также на социальных и этических.

Как это мы стали такими требовательными? Ответ, на мой взгляд, очень прост: мы стали более умными учениками.

Из-за того что информационные потоки стали быстрее и доступнее, чем раньше, а мы связаны друг с другом лучше, чем когда бы то ни было, преграды на пути к учению разрушаются. Мы все время обмениваемся тем, чему научились, и, как правило, совершенно свободно. То, как мы учимся и у кого мы учимся, изменилось. Наша зависимость от маститых экспертов и авторитетных деятелей уменьшилась, а способность учиться друг у друга неимоверно возросла.

И это очень кстати, потому что мир никогда раньше не оказывался перед таким сложным набором социальных, экономических, политических и экологических вызовов. Они настолько сложны, что правительства и корпорации не в состоянии справиться с ними в одиночку. Они все больше начинают полагаться на решения, которые предлагают пользователи. Вот почему учение становится таким важным, а то, как мы учимся, должно измениться.

Мы учимся в трех пространствах: в официальных учреждениях (школах и университетах); на работе и дома, на досуге (назовем это социальным пространством). Хотя мы и стали более умными учениками, успехи наши пока неравномерны. Всего за десять лет наше образование в социальном пространстве радикально изменилось – в большей степени потому, что оно вошло в состояние открытости. Сегодня мы узнаем от своих друзей больше, чем когда-либо узнавали в школе и институте. Мы уменьшаем присутствие посредников во всех аспектах своей жизни, чтобы иметь возможность напрямую общаться и иметь дело друг с другом способами, появившимися только в XXI веке. Мы даже создали свою собственную экономику совместного пользования.

За некоторыми важными исключениями, учение на рабочих местах, в школах и университетах остается статичным. Основная мысль, которую я пытаюсь донести до вас на страницах данной книги, – это то, что «открывание» наших институтов выведет учение с огороженных участков на площадки общего пользования и значительно улучшит нашу жизнь.

«Открытость» – явление беспорядочное, а подчас и хаотичное, но она уже не обратится вспять. Она изменила социальную природу того, как мы живем и как мы учимся. Если мы полностью осознаем и используем ее потенциал, работа и учеба начнут больше увлекать и удовлетворять нас, а сами мы сможем лучше приспособиться к неопределенности, с которой столкнемся в будущем.




Глава 1

Состояние дел



2011 год был годом социальной активности. Когда тунисский торговец фруктами Мохаммед Буазизи поджег себя в знак протеста против того, что его весы конфисковала не в меру агрессивная представительница властей, мало кто мог предположить, что этот вроде бы бессмысленный акт самосожжения станет первым цветочком «арабской весны». Массовые протесты, начавшиеся 17 декабря 2010 года после смерти Буазизи, быстро перекинулись из его родного города Сиди-Бузид в столицу – город Тунис, потом охватили Египет, Сирию и Ливию и в итоге затронули почти все страны Ближнего Востока.

Душной августовской ночью восемь месяцев спустя равнодушие, проявленное полицией Тоттенхэма (Лондон) после смертельного ранения Марка Даггана[1 - Пассажир частного такси 29-летний Марк Дагган погиб 4 августа 2011 года в результате перестрелки с полицейскими, которые намеревались провести обыск в автомобиле. – Прим. ред.], превратило мирную демонстрацию протеста в конфликт. Толпе (состоявшей в основном из родных и друзей Даггана) было отказано во встрече со старшими офицерами полиции. Время шло, напряжение возрастало, протестующие отказывались расходиться по домам. Вскоре к ним присоединилась более агрессивно настроенная молодежь, и к 10 вечера в Тоттенхэме горели магазины, полицейские машины и дома. За четыре следующих дня волнения вспыхнули и в других английских городах. Только в Лондоне ущерб оценили в 300 миллионов фунтов стерлингов. Пять человек погибло, и шокированная этим нация начала докапываться до первопричин. У премьер-министра Великобритании Дэвида Кэмерона никаких сомнений не было. Оставив без ответа просьбы о правительственном расследовании, он назвал мятежи «чистой воды преступлениями». Газета Guardian, однако, пришла к совершенно иному заключению. В исследовании под названием «Толкование мятежей», проведенном газетой совместно с Лондонской школой экономики (London School of Economics), 85 % из 270 опрошенных протестантов заявили, что важной причиной возникновения мятежей стало агрессивное поведение полиции.

17 сентября Adbusters, самодеятельная «глобальная сеть импровизаторов культуры», призвала к маршу по Нижнему Манхэттену с тем, чтобы «захватить Уолл-Стрит». На призыв откликнулось более пяти тысяч человек. Ученый-антрополог Дэвид Грэбер[2 - Дэвид Грэбер, род. 1961 г. – британский антрополог, анархист, один из лидеров движения «Захвати Уолл-стрит». В настоящее время работает в Лондонской школе экономики. – Прим. ред.] (которому приписывают ставший для многих девизом слоган «Нас 99 процентов») убедил протестующих устроить долгосрочную акцию и разбить палатки. К очевидному разочарованию прессы и телевидения, новое движение «Захвати» не захотело следовать привычным стереотипам организованных восстаний – у него не было ни лидеров, ни четко выраженных «требований». По существу, в каждом лагере пытались воссоздать представительную демократию в миниатюре. Скорость, с которой движение распространилось по всему миру, застала врасплох практически все СМИ. К декабрю 2011 года «захватчики» провели 2720 акций более чем в 20 странах.

Весной 2011 года мировой финансовый кризис распространился по странам Еврозоны подобно эпидемии: сначала он поразил Грецию и Испанию, потом перекинулся на Италию и Португалию. После того как за лето уровень безработицы среди молодежи вырос почти до 60 %, молодые испанцы вышли на улицы. В маршах и лагерях протеста приняли участие больше шести миллионов человек – причем не только молодых. По мере падения экономики Греции тут и там вспыхивали спорадические беспорядки. Однако когда летом и осенью 2011 года правительство объявило о введении мер жесткой экономии, демонстрации и протесты стали более масштабными, а их организаторы начали координировать свои действия с акциями «Захвати» по всему миру.




Все разваливается


Казалось, весь мир рассердился. Однако рассматривать протесты в Северной Африке, Европе и США как серию не связанных друг с другом событий было бы, на мой взгляд, ошибкой. Прежде всего, мы уже это проходили.

В середине XIX века во Франции король Луи-Филипп попытался укрепить свою пошатнувшуюся власть, усилив уже существовавший запрет на общественные собрания. Однако политические активисты придумали оригинальный способ его обойти. Они победили устанавливающий этот запрет закон 1835 года, проведя «кампанию банкетов», то есть оформив свои собрания как частные банкеты (так называемые банкеты реформистов). Пожалуй, французы – единственная нация, которая может сочетать политическую агитацию с хорошей закуской, однако эффект от этих застолий был очень серьезным. Считается, что лозунг «Свобода, Равенство, Братство» родился на одном из таких банкетов – без сомнения, под хорошее вино[3 - Девиз «Свобода, Равенство, Братство» (фр. Libertе, Еgalitе, Fraternitе) появился в речи Максимилиана Робеспьера «Об организации Национальной гвардии», произнесенной 5 декабря 1790 года в Национальной ассамблее. – Прим. ред.].

Популярность этих мероприятий быстро росла, и очень скоро банкеты реформистов стали устраиваться во всех французских провинциях. Короля начали всерьез беспокоить эти общественные (хотя номинально и частные) сборища, и он запретил проведение крупного банкета, запланированного на 22 февраля 1848 года[4 - Формально данный запрет был издан премьер-министром Франсуа Гизо. – Прим. ред.]. Оглядываясь назад, можно сказать, что это было не лучшее его решение. Последовавшее за этим запретом возмущение спровоцировало начало революции 1848 года и положило конец царствованию Луи-Филиппа. Передав трон – эту бомбу замедленного действия – своему девятилетнему внуку Филиппу, бывший король бежал с ближайшей оказией в Лондон, назвавшись мистером Смитом (я ничего не придумываю!), где и прожил остаток дней, – а в Париже была провозглашена Вторая республика.

В 1848 году восстания и мятежи прокатились по Италии, Швейцарии, Венгрии, Дании, Германии, Ирландии, Польше, Бельгии и даже Бразилии. Их воздействие оказалось не менее значительным, чем эффект домино «арабской весны» 2011 года, пусть даже все восстания одно за другим были подавлены. Однако в большинстве стран эти народные волнения в итоге привели либо к конституционным реформам, либо, как во Франции и России, к масштабным кровавым революциям.

Так же как глобальные возмущения 2011 года, массовые демонстрации 1848 года, казалось, не имели ни общей цели, ни объединяющего мотива; но если всмотреться немного пристальнее, можно найти потрясающие аналогии.

Во-первых, большинство участников восстаний 1848 и 2011 годов принадлежали к одной демографической группе: обеспеченная молодежь, одержимая политическими реформами, и молодые рабочие, грезящие о лучшем качестве жизни. Люди, вышедшие на улицы Туниса, Египта, Йемена и Сирии, были в основном молодыми, обеспеченными и с хорошим образованием, однако к ним скоро присоединились бедные, безработные и необразованные. Точно так же движение «Захвати Уолл-стрит» – две трети участников которого оказались моложе 35 лет – объединило в своих рядах благополучных выпускников престижных университетов с безработными и бездомными. Такой же союз образованных богачей и угнетенных бедняков был отличительной чертой и восстаний 1848 года.

Во-вторых, коалицию интеллигенции и безработных поддерживало стремление не только к перераспределению богатства, но и к полномасштабным изменениям самой системы. Хотя восставшие и XIX и XXI веков выдвигали особые политические требования, они в первую очередь имели в виду выработку более общих принципов; не случайно Карл Маркс опубликовал свой Манифест Коммунистической партии именно в 1848 году.

В-третьих, идеи, стоявшие за этими новыми социально-политическими движениями, стало возможным пропагандировать с возникновением прорывных, стимулирующих технологий. В середине XIX века появилась популярная пресса – ежедневные европейские газеты: в этот период были основаны французская Figaro, итальянская Corriere della Sera, немецкая Frankfurter Allgemeine Zeitung. Все больше грамотных состоятельных европейцев могли с беспрецедентной доселе скоростью узнавать о протестах и восстаниях.

В 2011 году прорывные технологии были уже цифровыми, впереди СМИ и полиции шли социальные сети и гражданская журналистика, выигрывавшие за счет скорости и оперативности. Прежде чем мэр Блумберг приказал очистить нью-йоркский Зукотти-парк от протестующих из «Захвати», он выгнал оттуда журналистов, попытавшись создать блокаду прессы. Однако я вместе с 700 тысячами зрителей наблюдал зачистку парка в прямом эфире благодаря репортажу Тима Пула на Upstream, который он вел со своего смартфона. В Лондоне протестующие смогли обхитрить полицейские отряды при помощи частной системы обмена сообщениями Blackberry, а арабские восстания были замечательно задокументированы в Twitter и YouTube: в 2011 году самым популярным тегом в Twitter был «#egypt».

Таким образом, рассмотрев сочетание факторов, сыгравших ключевую роль в конце XIX века: демографическую принадлежность, присутствие высших целей, появление мощных информационных технологий и оживленную контркультуру, – мы не должны были особенно удивиться событиям 2011 года.




Есть свой обед


Повсюду от Тоттенхэма до Туниса и от Сан-Франциско до Сантандера молодые люди чувствуют себя униженными. Они делали то, что им говорили, трудились в поте лица, получили дипломы и все же, отнюдь не по своей вине, сейчас имеют не слишком высокие шансы достичь того же уровня благосостояния, что их родители.

Если, теряя свое будущее, молодежь злится, то все остальные переживают разочарование. К шоку от последствий глобального финансового кризиса добавляется осознание того, что глобализация – это не просто экономическая теория. Она требует своих издержек и человеческих жертв – и, похоже, мы ничего не можем с этим поделать. Действия правительств перекрываются стратегиями транснациональных корпораций.

Когда президент Обама попросил о встрече со Стивом Джобсом, покойным основателем Apple, прежде всего он спросил: «Сколько будет стоить производство айфона в США, а не за океаном?» Джобс с присущей ему прямотой ответил: «Такие рабочие места никогда не возвращаются». На самом же деле расчеты говорят, что производство айфонов исключительно в США удорожит каждый из них примерно на 65 долларов – не так уж много, и не такое уж немыслимое падение маржи для Apple, если речь идет о том, чтобы вернуть в страну рабочие места.

Впрочем, американские рабочие в ближайшее время не начнут собирать айфоны из-за того, что для удовлетворения мирового спроса необходимы слишком высокая скорость и слишком крупные объемы производства. Когда Apple оценивала мировой спрос на айфоны, получилось, что почти девять тысяч инженеров понадобятся только для того, чтобы следить, как производство удовлетворяет спрос. Аналитики сообщили, что нанять такое количество инженеров в США можно будет за девять месяцев; в Китае на это ушло 15 дней. Именно такие истории заставляют консервативные американские газеты публиковать карикатуры о том, как азиаты «едят обед» с подносов патриотичных, но несколько заторможенных американских граждан.

Если бы Apple выбрала вместо Китая Индию, издержки оказались бы несколько выше, но найти нужное количество подходящих по уровню квалификации инженеров было бы так же просто. Если Китай – крупнейшее в мире производство, то Индия занимает первое место в индустрии, которая представляет собой крупнейшую угрозу обеспеченным родителям из западного полушария, стремящимся к тому, чтобы их дети получили университетское образование, – индустрии знаний.




Миф об экономике знаний


Так вот, о знании. Весь смысл революции в образовании состоит, разумеется, в получении и применении знаний с тем, чтобы оставаться экономически конкурентоспособным. Однако и здесь мы исходим из неверных предпосылок. Одна из причин, по которым мы дошли до нынешнего состояния, – наша неспособность предусмотреть, что по мере того, как социальная ценность знаний будет стремительно возрастать (мы увидим это в последующих главах), их экономическая ценность будет так же стремительно падать.

В 1990-е годы когорта футурологов рассказала нам, как на смену промышленной экономике придет экономика знаний, так что нам и карты в руки, поскольку: а) у нас лучшие в мире университеты; б) мы говорим на английском – всемирном языке знаний. Логика заключалась в том, что в будущем знания станут пользоваться самым большим спросом и их ценность будет только расти. Именно эта доктрина в 1997 году побудила Тони Блэра, тогда только избранного премьер-министра Великобритании, объявить тремя приоритетами своего кабинета «образование, образование и еще раз образование».

Слепая вера в знания, однако, не оправдала себя. Благодаря повсеместному распространению Интернета и быстрому росту узкоспециализированных университетов в Бразилии, России, Индии и Китае (так называемых странах БРИК[5 - БРИК (англ. BRIC) – сокращение, используемое для обозначения группы стран: Бразилия, Россия, Индия и Китай. – Прим. ред.]), предсказание футурологов оказалось чудовищно ошибочным.

За первое десятилетие XXI века баланс сил в экономике знаний значительно сместился с Запада к Востоку, частично из-за вечных законов спроса и предложения. Когда рынок затопили выпускники университетов стран БРИК, цена знаний поползла вниз, а не вверх. Сегодня просто нет смысла платить 15 тысяч долларов за создание веб-сайта (да, раньше они действительно столько стоили). Куда лучше заплатить 500 долларов индийскому айтишнику либо самому найти элементарные сведения об устройстве веб-страницы и создать сайт бесплатно.

Все мы любим получать информацию даром или за минимальную цену, но вот вам простая иллюстрация одной из самых тревожных проблем, стоящих сегодня перед Западом: несовпадение профессиональных навыков с рыночными условиями. Если эту книгу читает обеспеченный родитель, подумайте над такой статистикой: спустя три года после окончания вуза 28 % выпускников британских университетов 2007 года все еще не имели постоянной работы[6 - Источник: Британское агентство по статистике в высшем образовании (UK Higher Education Statistics Agency). – Прим. авт.]. Конечно, это отчасти можно объяснить ростом безработицы, и в частности безработицы среди молодежи, из-за экономического застоя. Однако, кажется, старая аксиома «учение – это достаток», предполагавшая, что, оставаясь трудоспособным, человек с высшим образованием будет всегда получать больше того, у кого этого образования нет, уже не работает, особенно с учетом растущих цен на обучение в университете.

Ученые Джеймс Пол Джи[7 - Джеймс Пол Джи – эксперт с мировым именем в области образования с помощью видеоигр. – Прим. ред.] и Дэвид Уильямсон Шеффер[8 - Дэвид Уильямсон Шеффер – исследователь, сфера интересов которого – развитие качества образования через использование различных игр. Он относит игры к культуре нации. – Прим. ред.] предупреждали, как опасно предполагать, что профессии, которые исчезают в США, – это лишь операторы контакт-центров и рабочие специальности: «Думать, что Америка теряет только рабочие места на старых заводах, – это ошибка, причем ошибка потенциально опасная. Множество таких мест мы уже потеряли, а производственные линии, которые остались, в любом случае высокотехнологичны[9 - Т. е. не требуют персонала. – Прим. пер.]. Сейчас свою работу начинают терять ученые, врачи, технологи и инженеры» [10 - Gee J. P., Shaffer D. W. Before Every Child Is Left Behind: How epistemic games can solve the coming crisis in education. – University of Madison – Wisconsin and Academic Advanced Distributed Learning Co-Laboratory. – Прим. авт.].




Конец «Работе»


Джи и Шеффер подчеркивают разницу между «потребительскими профессиями» – стандартными, легко воспроизводимыми и разумно оплачиваемыми – и «новаторскими профессиями», требующими уникальных специализированных навыков. Поскольку обучить работников «потребительских профессий» относительно просто, их можно нанять где угодно по всему миру. Джи и Шеффер утверждают, что американские университеты все еще продолжают обучать «потребительским профессиям» и из-за этого сталкиваются с подавляющей конкуренцией со стороны развивающихся стран, тогда как они должны обучать и готовить людей к «новаторским профессиям», где конкуренция намного ниже.

На самом деле «профессия» – неверное слово; в будущем мы будем говорить скорее о «задачах» или «контрактах». В книге Филипа Брауна «Глобальный аукцион» («The Global Auction») показано, как компании сегодня могут снизить производственные издержки, разбив то, что было ранее штатной должностью, на набор задач, которые затем можно выставить на глобальный «обратный аукцион»[11 - Обратный аукцион – торги, на которых продавец и покупатель меняются ролями. – Прим. пер.]. И забудьте о росте ставок, как на eBay, – на этих аукционах обычно побеждает тот, кто предложит за работу самую низкую цену. Суровая реальность состоит в том, что средний класс развитых стран сейчас находится в условиях «высокой квалификации/низкого дохода», а перспективы выпускников университетов, вступающих в экономику знаний, еще долгое время будут отнюдь не радужными.

Если все это стало для вас новостью, не стоит корить себя за упущение. Я не слышал, чтобы об этих тревожащих тенденциях, об этой радикальной трансформации рынка труда говорили в школах, университетах или на политических трибунах. В репортажах Fox News мы слышим только о том, что китайские или индийские рабочие съедают наши обеды и становятся причиной масштабной утечки рабочих мест, а дело-то в потере самого понятия «работа». Социальный футурист Пол Саффо[12 - Пол Саффо – профессор Стэнфордского университета, советник руководства Samsung, консультант Google, управляющий партнер крупного венчурного фонда в Силиконовой долине. – Прим. ред.] утверждает: «самый большой вызов ближайших 30 лет – понять, что же заменит работу».

Мы уже давно слышим о том, что будущее потребует от нас «карьерных портфолио». Наши дети, скорее всего, будут искать не работу, а контракты. Я говорю это, исходя из собственного опыта. Сейчас, когда я пишу эту книгу, оба моих сына, которым больше двадцати, занимаются поисками контрактов на выполнение айтишных задач на разных аукционных сайтах. Чтобы понять, насколько меняется рынок труда, я зашел на один из сайтов, где они зарегистрированы. Настоятельно рекомендую вам сделать то же самое, поскольку именно там вы сможете увидеть будущее – которое уже наступило.




Покупая знания


Elance.com – наверное, самый старый из сайтов, специализирующихся на аутсорсинге (передаче стороннему исполнителю) работ, требующих знаний (Knowledge Process Outsourcing, КРО). Только за 2012 год на нем было заключено 1,3 миллиона контрактов, он выступал посредником в контрактах почти на полмиллиарда долларов, взимая за услуги от 7 до 8 %. В месяц на сайте публикуются объявления о более чем 50 тысячах «работ», и по опросу 2011 года для 36 % тех, кто находит работу на Elance.com, это единственный источник дохода. Абсолютно все этапы процесса – от найма до выбора, координации отношений с подрядчиком и платы за его работу – осуществляются через сайт.

Спектр профессионалов, с которыми работает сайт, впечатляет: это программисты, проектировщики, исследователи, инженеры, менеджеры, юристы, журналисты, – и с каждым месяцем он расширяется. Однако вся сила подобных сайтов и предтеча того, что ждет нас в будущем, – в разделе, который позволяет увидеть этот «голландский аукцион»[13 - Голландский аукцион – электронный аукцион, на котором начальная цена устанавливается преувеличенно высокой и в процессе торгов автоматически уменьшается; снижение цены прекращается после того, как участник-покупатель останавливает аукцион. – Прим. ред.] в действии. Американские исполнители, претендующие на юридические контракты, запрашивают примерно 125 долларов в час; их индийские коллеги, ничуть не уступающие им в квалификации, просят 15 долларов. Так чье предложение вы примете при прочих равных?

Цифры сводят с ума. В 2012 году аутсорсинг работ, требующих знаний, принес индийской экономике больше 15 миллиардов долларов благодаря готовности бесчисленных высококвалифицированных специалистов работать за малую толику того, что обычно платят на Западе. Экономика «высокой квалификации/низкого дохода» очень сильно зависит от географического положения.

Будь то Apple, выводящая свои технические и производственные вакансии в Китай, или сотни тысяч мелких западных компаний, работающих с индийскими подрядчиками, – эти новые схемы занятости подрывают экономику знаний. Для выполнения виртуальных проектов мы создаем гибкие группы, состоящие из специалистов из нескольких стран, объединенных лишь широкополосной связью и желанием укрепить свою репутацию и снизить наши издержки. КРО – одна из главных причин, по которым высокоэффективные корпорации получают более высокие прибыли при меньшем штате постоянных сотрудников. А тем временем наши политики либо боятся сообщить нашим обеспеченным родителям о нарастающем кризисе, либо сами его не замечают.

Впрочем, позвольте мне добавить в этот безрадостный сценарий чуточку оптимизма. Я не говорю, что в будущем вообще не окажется признанных профессий. Например, сложно себе представить, что работа в сфере обслуживания будет разбита на ставки и достанется тому, кто предложит меньше. Никто не собирается выставлять на Elance.com контракт на вождение лондонского автобуса – пока. Пожалуй, и вакансиями квалифицированных рабочих, которые страны типа Великобритании и Австралии традиционно отдавали на откуп иммигрантам: плотников, электриков, столяров и т. п., – вряд ли заинтересуются оставшиеся без работы «белые воротнички».

Впрочем, Elance и другие сайты, на которых знания выставляются на аукцион, являются лишь авангардом весьма разрушительного движения – процесса дезинтермедиации[14 - В экономике дезинтермедиацией называется устранение посредников в цепочке поставок, или «вырезание посредника». Вместо того чтобы идти через традиционные каналы распределения, включающие промежуточного посредника (например, дистрибьютора, оптовика, брокера или агента), компании могут теперь иметь дело с каждым клиентом напрямую – например, через Интернет. Основная цель этого типа решения – сокращение расходов. – Прим. ред.]. Практически в любых сделках, которые мы заключаем (не только финансовых, но и социальных и культурных), мы убираем «посредников», исторически служивших связующим звеном между производителями и покупателями, экспертами и дилетантами. Возможно, правильнее было бы назвать этот процесс «цифровым посредничеством», поскольку в большинстве случаев мы заменяем посредников-людей практически бесплатными, созданными пользователями коннекторами. Вы скорее пойдете на TripAdvisor или LinkedIn, чем в ближайшую турфирму или агентство по найму. Поскольку это сравнительно недавнее явление, мы еще не представляем, куда оно нас заведет, но уже понятно, что бизнес никогда не станет прежним. Если уже сегодня хирурги командуют с другого конца планеты производящими операции роботами, сколько еще времени осталось до того, как на «голландский аукцион» начнут выставляться задачи, считавшиеся ранее неотъемлемой частью профессиональных обязанностей?




Конец роста


До сих пор я настаивал на том, что нам нужно радикально переосмыслить то, чему мы учимся на работе и какие инновации осуществляем, а кроме того, изменить нашу образовательную систему в соответствии с теми масштабными общественными сдвигами, которые мы сегодня наблюдаем. Новые обстоятельства требуют, чтобы мы забыли свое восприятие знания, традиционные схемы профессиональной деятельности и любые надежды на экономические привилегии.

Неприятная, но неоспоримая истина состоит в том, что мы оказались в эпицентре сдвига глобального экономического баланса, который придет в равновесие только через много десятилетий. А пока наши дети вступают в будущее долгов и жестокой конкуренции. Может ли стать еще хуже?

В потенциале – да, но наш взгляд на будущее зависит от того, сможем ли мы научить самих себя думать иначе. Позвольте мне объяснить.

Сейчас все больше людей полагают, будто все сказанное выше означает, что мы достигли некоего предела. Вместо того чтобы строить планы на возвращение экономического роста, они предсказывают его конец; по их мнению, мы вступаем в «мир после роста» и должны его принять. Прежде чем я познакомлю вас с одним из самых ярких апологетов этой идеологии, позвольте развеять те опасения, которые могут у вас возникнуть: их модель не предполагает мрачного будущего в духе «Бегущего по лезвию»[15 - «Бегущий по лезвию» – культовый фильм-антиутопия, снятый английским режиссером Ридли Скоттом в 1981 г. по мотивам научно-фантастического романа Филипа Дика «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» (1968). По опросу ученых, проведенному газетой The Guardian, был признан лучшим научно-фантастическим фильмом в истории. – Прим. ред.]. Их представление о жизни в 2050 году в том случае, ЕСЛИ (и это «если» действительно следует писать большими буквами) у нас достанет смелости и социальной ответственности начать думать по-новому, в общем-то греет душу. По их прогнозам, решения будут снова приниматься в рамках небольших сообществ во имя общих интересов и общего блага.

Чтобы лучше понять возможное будущее в «мире после роста», я встретился с Донни Макларкеном, одним из семерых создателей Post Growth Institute. Донни живет на Хоксбери-ривер, к северу от Сиднея, и хотя ему лишь немного за тридцать, чего только он не пережил. В другой жизни он мог бы сделаться продавцом хедж-фондов. В восемь лет он стал арт-дилером, продавая картины своего брата. В десять у него уже было свое предприятие – он гладил рубашки по 15 центов за штуку. В двенадцать он начал торговать акциями, и казалось, что ему уготована предпринимательская карьера.

Однако Донни еще очень любил спорт и общественную деятельность. Он выучился на тренера по лечебной физкультуре, а в свободное время работал с сиднейскими бомжами. В 2002 году, когда ему исполнилось 19 лет, он стал «тем парнем, который пробежал через Австралию». Работая на благотворительную программу по восстановлению зрения, Донни преодолел около четырех тысяч километров от Перта до Сиднея. Пробегая около 60 километров в день, подчас по самым жарким и трудным дорогам Австралии, Донни добрался до Сиднейской оперы через 66 дней после старта от Пертской колокольни. Поразительное достижение, не правда ли?

Но это еще далеко не все. На пятый день бега Донни сломал лодыжку.

Если вы думаете о нем, как о человеке типа А[16 - Поведение типа А – один из факторов риска развития сердечно-сосудистых заболеваний. Представителей этого типа отличает высокий уровень притязаний, острейшее стремление к победе в условиях соперничества, а также быстрый темп жизни и ускорение многих физических и психических функций организма. – Прим. ред.], вы не так уж неправы. После всего этого он защитил диссертацию и написал две книги по своей специальности – нанотехнологиям и их потенциалу для международного развития. Прозрение, однако, наступило во время его работы с бездомными, когда он слышал, как жизни ярких успешных людей пошли под откос совершенно не по их вине, просто из-за изменившейся экономической конъюнктуры. Донни понял, что пора действовать, когда, бродя по улицам и рассматривая вещи, брошенные сиднейцами за ненадобностью, он нашел четырнадцать долларов США монетами. Каким же «одноразовым» стало наше общество, поразился он, раз мы уже начали выбрасывать деньги!

И Донни организовал в Австралии социальное предприятие, оказывающее помощь в создании некоммерческих организаций. Он страстно верит в свою работу и убежден, что мы движемся к некоммерческому будущему. Цитируя недавний отчет компании Deloitte[17 - The Shift Index 2011: Measuring The Forces of Long – term Change. – Deloitte Centre for the Edge, 2011. – Прим. авт.], в котором говорится, что с 1965 года эффективность корпораций в целом упала на 75 %, Макларкен утверждает, что гонки за прибылью окажутся нежизнеспособными: «Коммерческие предприятия потерпят крах, поскольку акционеры требуют прибыли. В то же время на руку некоммерческой модели играют хорошее отношение, устойчивость, реализуемость и неизбежность. Это новый международный тренд. Я предполагаю, что коммерческие предприятия станут нерентабельными лет за 40–50. Ведь здорово перейти к некоммерческой экономике, в которой нашим основным результатом, с точки зрения бизнеса, будет достижение цели?»

Организации, подобные Post Growth Institute, бросают нам вызов, заставляя по-новому осмыслить, что такое процветание. Они утверждают, что к низкому росту нужно стремиться, а не пытаться его предотвратить. Они призывают бросить нашу привычку к прибыли и начать управлять своими активами – людскими, экологическими, финансовыми и общественными – более ответственно. Это, по идее Донни Макларкена, относится и к тому, как мы учимся: «Нам нужно будет сделать больший акцент на экономике активов, ориентированной на вопрос „Что у нас уже есть?“. Практически все подходы к формальному образованию – по всем предметам – прививают узость мышления, лишь укрепляющую нашу господствующую экономическую парадигму. Подходы к образованию должны быть основаны на активах – что вы уже знаете, чем можете поделиться, что из этого можно сделать».

Гипотеза Донни может показаться притянутой за уши, даже идеалистической. Однако достаточно посмотреть на феноменальный рост «экономики обмена», чтобы понять: присущее нам желание поделиться тем, что мы знаем, согласуется с широко распространившимся желанием поделиться тем, чем мы владеем. Компании вроде Airbnb («сдай комнату в своем доме»), гугловской RelayRides («арендуй машину у приятеля»), Lending Club («возьми в долг у приятеля») и Streetbank («поделись не нужными тебе инструментами и навыками») можно рассматривать и как подтверждение того, что наступает эпоха экономии, и как проявление альтруизма и изобретательности. Что одному апокалипсис, другому – эра Водолея.




Веселее! Этого может и не случиться


Я нарисовал вам масштабную картину некоторых экономических, социальных, экологических и политических сил, которые определили наше недавнее прошлое и будут доминировать в ближайшем будущем. Это важно в контексте того, о чем дальше пойдет речь в данной книге, и не только потому, что отвечать на сложные вызовы, стоящие сегодня перед нами, придется тем, кто может больше всех пострадать от их последствий, – тем, кому сейчас меньше 25-ти.

Взаимосвязи тоже важны: массовые выступления на Ближнем Востоке порождают озабоченность нашей зависимостью от невозобновляемых источников энергии; успехи индийских компьютерщиков вызывают беспокойство состоятельных родителей из Хертфордшира; в Маниле бабочка взмахнула крылышками, а в Техасе профессор университета переписывает свою лекцию.

Перед нами сложный набор возможных вариантов будущего, и никто не в силах авторитетно предсказать, что будет через десять лет, не говоря уже о конце века. Наверняка мы знаем только две вещи. Первое – нам нужно научиться принимать неопределенность, поскольку эта эпоха неопределенности может продлиться вечно. Второе – если исчезло все то, на что мы привыкли опираться, мы должны быть открытыми для радикальных перемен в том, как мы работаем, живем и учимся. Вот почему нам неизбежно придется «открываться».

Плюс ко всем упомянутым ранее «концам света», может статься, что мы приближаемся и к концу оптимизма. Я не верю, что так будет. Как пел Иэн Дьюри, «у нас есть причины веселиться – одна, другая, третья» [18 - Иэн Дьюри (1942–2000) – британский музыкант, одна из самых ярких фигур «новой волны». Дьюри в детстве переболел полиомиелитом и на всю жизнь остался инвалидом, но это не помешало ему создать чрезвычайно динамичный сценический имидж. В течение многих лет Дьюри оставался в Британии одним из самых любимых культовых рок-героев. – Прим. ред.].

Первая причина: по всему миру молодежь вновь включается в политическую и гражданскую жизнь. Это может волновать авторитарные правительства и беспокоить корпоративные сферы, но сочетание энергии и изобретательности, которое мы наблюдали на волне общественной активности 2011 года, вдохновило нас всех. Можно предположить, что отвечать на глобальные вызовы, стоящие сегодня перед нами, будут люди, которым не все равно, которые обладают достаточной энергией и могут себя организовать. После 2011 года многие такие группы – уже не те запуганные своими руководителями люди; они начали ценить силу взаимного обучения и совместных действий.

Другая причина: мы находимся в начале ряда других перемен – и все они так или иначе связаны с открытостью. Как заметил в своей книге «Путешествие оптимиста в будущее» («An Optimist’s Tour of the Future»)[19 - Stevenson M. An Optimist Tour of the Future. – Profile Books, 2012. – Прим. авт.] мой друг и коллега Марк Стивенсон, не всегда легко оценить значение сегодняшних скачков научного прогресса в области нанотехнологий, робототехники, биотехнологий, солнечной энергии, бактериологии или сельского хозяйства. Эти открытия происходят на наших глазах и воспринимаются как чистой воды научная фантастика, но могут привести нас в век изобилия и благополучно опровергнуть дурные пророчества.

Третья причина – не только тема оставшейся части книги, это энергия, питающая быстрый прогресс, которого мы можем достичь. Открытость обучения меняет все аспекты нашей жизни. Она обещает более справедливое распределение богатства, возможностей и власти. Она может уничтожить пропасть между бедными и богатыми, больными и здоровыми, сильными и слабыми, и она ускоряет решение трудных задач.

Никогда раньше мы не высвобождали, не дарили и не доверяли друг другу столько знаний, так что мы все еще к этому привыкаем. Как нам улучшить с их помощью нашу жизнь и одновременно защититься от злоупотребления доверием? Как наш мозг справится с потоком информации, текущим изо дня в день со всех сторон? Как мы превратим такой объем знаний в полезную обществу мудрость? Что мы можем сделать, чтобы сократить разрыв между теми, у кого есть доступ к открытым знаниям, и теми, у кого его (до сих пор) нет?

За подлинную демократизацию знания все еще идет борьба. Если тех, кто преследует коммерческие и личные политические интересы, это глубоко беспокоит, то общественных и гражданских активистов, которые, говоря словами одного из протестующих 2011 года, «выключили свои телевизоры и начали общаться друг с другом»[20 - Why I protest: Olmo Glavez of Spain // Time Magazine. – 26 December 2011. – Прим. авт.], это невероятно волнует. Давайте посмотрим, на что это похоже.




Глава 2

Так что значит «открытый»?



Эндрю Ын – доцент и директор лаборатории искусственного интеллекта Стэнфордского университета (Stanford University) в Калифорнии. Он блестящий лектор, поэтому неудивительно, что его курсы – одни из самых посещаемых в кампусе. «Машинное обучение» («науку о том, как научить компьютеры самообучаться, действовать не по заданной программе») посещает около 350 студентов в год. А когда Эндрю решил сделать курс доступным для широкой публики, на него зарегистрировалось больше 100 тысяч человек. Курс «Машинное обучение» и растущее число других онлайн-курсов доступны студентам всего мира через сайт Coursera.org.

Хотя компания Coursera создавалась как коммерческая, в первые два года своего существования она предлагала свои курсы бесплатно, и на них записалось больше 4,5 миллиона студентов. Типичная «лекция» состоит из 8–10-минутных видеороликов, перемежающихся короткими тестами для проверки усвоения материала. Есть также форумы вопросов и ответов с поразительным среднестатистическим временем отклика – 22 минуты. Это объясняется тем, что студенты разбросаны по всему миру, так что почти всегда в сети есть кто-то, готовый вам ответить. При таком количестве студентов невозможно оценить их работу привычными университетскими методами, и поэтому Coursera поощряет взаимное рецензирование. Десятки тысяч студентов оценивают работу друг друга. Многие профессора пришли в ужас от такой перспективы, но пилотные исследования показали, что оценки студентов почти всегда соответствуют оценкам преподавателей.

Одна из основательниц Coursera Дафна Колер убеждена в том, что такие массовые открытые онлайн-курсы (МООК), как «Машинное обучение», в потенциале могут «сделать образование одним из базовых прав человека, когда любой, обладающий способностями и мотивацией, может получить необходимые знания, чтобы улучшить качество своей жизни».

Фермер в далекой африканской деревушке обнаруживает, что на его маленькое картофельное поле напали муравьи. Он катит на велосипеде в ближайший городок, заходит в интернет-кафе и узнает, что изгнать муравьев можно, разбросав под кустами картофеля золу. Вернувшись домой, он пишет рецепт на бумажке и вешает ее на деревенской доске объявлений, чтобы соседи тоже могли им воспользоваться. Вся деревня спасена от существенной потери коллективного дохода. А полчищам муравьев придется поискать пропитание в другом месте.

В английских пабах собираются небольшие кучки любителей пофилософствовать за пивом, чтобы обсудить такие дилеммы сегодняшнего дня, как «Может ли что-то оправдать применение силы?», «Зачем нужна литература?» и «Не является ли вопрос „почему“ дурацким?». Группа «Философия в пабах», возможно, пожелает провести отпуск в Сиэтле, чтобы повидаться с «Пьяными философами», или (если захочется в более теплые края) в Сингапуре, где 25 ее членов регулярно встречаются в отеле «Раффлз». Философы-любители общаются в кафе и пабах почти в каждом крупном городе мира. Здесь нет ничего нового – философы так поступали веками. Однако теперь они перестали быть кликой интеллектуалов и открыты для всех.

Это касается не только философии. Каждый, кто хочет познакомиться с людьми и узнать что-то новое, может зайти на сайт meetup.com и удовлетворить любой интерес (в рамках закона). Более восьми миллионов пользователей более чем из 100 стран с помощью Meetup физически посещают более 50 тысяч встреч в неделю. Да, вы прочитали правильно – в неделю. Создатель сайта Скотт Хайферман подал идею всемирной доски объявлений после событий 11 сентября, и в особенности после того как прочел книгу Роберта Патнэма о возрастающей разобщенности в Америке «Боулинг в одиночку» («Bowling Alone»). Как и множество других социальных предпринимателей, он мечтает построить более крепкие местные общины при помощи глобальных средств связи.

Данные примеры выбраны случайно; это лишь микроскопическая часть того феномена, который радикально меняет наш образ жизни, работы и учебы в XXI веке. Скорее всего, вы становитесь участниками революции по нескольку раз в день. Это может не выглядеть настоящей революцией – частично из-за того, что вы находитесь в самой гуще событий и лишены преимуществ ретроспективной оценки, частично из-за того, что за достаточно короткий промежуток времени учиться по-другому стало для нас чуть ли не привычкой.

Открытость – разрушительная сила, поскольку там, где мы проводим больше всего активного времени: в офисе, школе или университете, – практически все идет как обычно. Говорят, что если в нашу эпоху попадет человек из XIX века, его будет озадачивать абсолютно все, что он увидит, и только в школе он сразу почувствует себя комфортно. Культура корпоративного обучения тоже мало изменилась с 1960-х годов – несмотря на то, что поменялись инструменты торговли.

Сегодня на эти две области сильно давит необходимость радикальной перестройки их образовательных систем. Проблемы коренятся в том, как мы учимся, если дать нам возможность выбора. Когда мы сравниваем открытое обучение в социальном пространстве с образовательными методиками в учебных заведениях, то чувствуем себя все более недовольными и менее вовлеченными. Вот почему Сули Брейкс, рэпер из Северного Лондона, в своем вирусном видео 2013 года говорит, что он «любит учиться, но ненавидит школу», и вот почему работники избегают корпоративных учебных программ, но с удовольствием участвуют в еженедельных дискуссиях со своими коллегами со всего мира в Twitter.

Этот контраст очень легко описать с точки зрения наличия – или отсутствия – технологий: в школах отбирают мобильные телефоны; на работе закрывают Facebook. Я убежден, что все намного серьезнее и интереснее. Причина нашего недовольства не в том, что нам закрывают доступ к программам или устройствам, а в том, что нас отлучают от альтернативных способов обучения и от людей, у которых мы можем учиться. Получается, что наши предпочтения относительно того, как учиться в социальном пространстве, прямо противоположны тем, за которые ратуют специалисты из наших учреждений:








Я не утверждаю, что любое обучение на работе или в школах описывается положениями из левой колонки. Точно так же и социальное обучение не всегда соответствует характеристикам правой. Однако эти различия являются достаточным основанием для радикального переосмысления того, как и что мы делаем.

Открытое обучение часто и, на мой взгляд, неправильно называют «болтовней» в социальных сетях. Я убежден, что это абсолютно неверно: открытость – не просто технологии, но и изменения в поведении.

В 1980-е годы распространение так называемого «электронного обучения» заключалось в том, что образовательные учреждения просто брали традиционные персональные методы преподавания и обучения и оцифровывали их. Чем больше было надежд, тем сильнее стало разочарование: вместо посещения лекции можно было включить компьютер, а тексты читать на экране, а не в книге. Электронное обучение в колледжах и университетах постигла та же участь, что и интерактивные доски в школах, – быстрый переход от «это все меняет» к «м-да, это не сработало». Цифровые технологии способствуют выходу из так называемого «образовательного кризиса» не больше, чем подушки безопасности спасают водителей от аварий.

Что цифровые технологии все-таки могут сделать, так это существенно ускорить перемены в поведении, ценностях и действиях, в свою очередь меняющие способы, которыми мы учимся, и нашу способность учиться. Большинство людей, работающих в сфере образования, хоть однажды пережили тот миг озарения, когда осознается громадность происходящих с нами перемен. Мой случился тогда, когда я осознал, что формальное образование не может больше рассматривать социальное обучение как худшее или дополнительное. Скорее, это прямой вызов вековым традициям, и его нельзя игнорировать. Лампочка, дававшая нам «свет» учения, перегорела в самый неприятный и неожиданный момент.

В 2005 году я взял двух своих сыновей-подростков на фестиваль мировой музыки WOMAD[21 - World of Music, Arts and Dance – мир музыки, искусств и танца. – Прим. ред.] в Ривермиде, Англия. Поскольку в тот уик-энд они впервые в жизни услышали такое разнообразие музыкальных стилей, мне было любопытно посмотреть, какой именно привлечет их внимание. Оказалось, что на старшего, Джека, самое большое впечатление произвел ансамбль тувинских горловых певцов под названием «Хуун-Хуур-Ту». Тува – это одна из самых удаленных частей России, граничащая с Внешней Монголией, а звуки горлового пения – самые необычные из звуков, которые вы когда-либо могли слышать. Эту технику часто называют «обертоновым пением», поскольку она позволяет взять несколько нот сразу. Западному слуху, который вполне удовлетворяется одной нотой за раз, это кажется сверхъестественным и, из-за того что звуки рождаются глубоко в горле и как бы вытесняются оттуда, довольно неприятным.

Как и многие другие традиционные формы музыки, тувинское пение намного сложнее, чем кажется на первый взгляд. Тувинцы считают, что до того, как вы сможете извлекать обертона, вам нужно долгие годы учиться у признанного мастера, постепенно открывая для себя ранее недоступные участки гортани и вестибулярных складок. И у них не одна техника. Беглый взгляд на статью в Википедии открывает нам, что существуют «три основных стиля – хоомей, каргыраа и сыгыт – и такие субстили, как борбаннадыр, чиландык, думчуктар, эзенгилээр и канзып. По другой классификации основных стилей пять – хоомей, сыгыт, каргыраа, борбаннадыр и эзенгилээр. Субстили включают чиландык, деспенг борбанг, опеи хоомей, буга хоомей, канзып, хову каргыраазы, кожагар каргыраазы, даг каргыраазы, ойдупаа каргыраазы, уйянгылаар, дамырактаар, киштээр, серленнедыр и бырланнадыр». (Главное: никогда не играйте с тувинцами в скрэббл.)

Итак, представьте себе мое удивление, когда спустя каких-то шесть недель после фестиваля WOMAD Джек спросил меня, не хочу ли я послушать его каргыраа. «Конечно», – ответил я, делая вид, что понимаю, о чем он говорит. Тогда он произвел низкий горловой звук, на который постепенно наложился приятный, мелодичный обертон, похожий на свист. Я был вне себя от изумления! Я знал, что за последние шесть недель он не был в Монголии. И, насколько я знал, он никогда не пас лошадей. Как, спросил я, ему удалось овладеть навыком, который требовал долгих лет обучения у мастера? «А, – ответил он, – один англичанин прожил там несколько лет и выложил в Интернет несколько бесплатных занятий. Я просто учился по ним».

Вот так я познакомился с феноменом открытого обмена знаниями, захватившего всю планету. От долгих лет индивидуальных занятий к нескольким неделям изучения в Интернете. А ведь в 2005 году все это едва началось. Если бы Джек захотел дальше расширить свой тувинский репертуар (хотя, я думаю, его интерес угас, как только стерлась новизна ощущения, что можешь сделать нечто абсолютно неожиданное), ему нужно было бы всего лишь набрать в Google «Тувинское горловое пение» и изучать выданные 1,5 миллиона результатов: сотни видео мастер-классов на YouTube; кучи форумов, посвященных обертоновому пению; приглашение на вечер Тувинского горла в пабе Дарвена, Ланкашир; объявление какого-то австралийца, ищущего преподавателя, и, конечно, неизбежную страницу тувинского горлового пения в Facebook. Не берите мои слова на веру. Загляните в Google сами.

К счастью, в северной Англии нет действующих школ тувинского горлового пения. Потому что если бы они были, то им пришлось бы найти новую бизнес-модель. Открытость бросает фундаментальный вызов преподавателям практически любого предмета.

Одна из причин популярности МООК в США состоит в том, что государственные инвестиции сегодня требуют большей отдачи, особенно если это касается достижений учащихся. Не все знают, что, по оценкам Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), среди 18 развитых стран мира США занимают последнее место по ученым степеням в университетах. Так что поле для совершенствования очень широко.

Например, в 2011 году количество степеней бакалавра, полученных после четырехлетнего обучения в Государственном университете Сан-Хосе, ГУСХ (San Jose State University, SJSU), составило всего семь процентов; шестилетний курс окончило меньше половины их студентов. Несмотря на эту ужасающую статистику, по рейтингу ГУСХ находится примерно в середине списка государственных университетов США. Судя по показателям эффективности, мотивация учиться сегодня очень низкая.

Губернатор Калифорнии Джерри Браун решил: нужно что-то делать. В январе 2013 года он объявил, что собирается запустить в ГУСХ «коррективные» онлайн-курсы, которые будет проводить Udacity – конкурент Coursera. Губернатора Брауна, без сомнения, подвиг на это обзор исследований, проведенных Министерством образования США, где говорилось, что результаты студентов, прошедших весь курс обучения или его часть в режиме онлайн, оказались в среднем лучше, чем результаты тех, кто прослушал эти же курсы в традиционном формате «лектор – студенты»[22 - Evaluation of Evidence-Based Practices in Online Learning: A Meta-Analysis and Review of Online Learning Studies. – US Dept. of Education. – May 2009. – Прим. авт.]. Если пилотный проект окажется удачным, открытое онлайн-обучение будет, скорее всего, введено во всех калифорнийских университетах; а что касается образования – то, что сегодня делает Калифорния, завтра делает вся остальная Америка.

Известно высказывание Артура Ч. Кларка: «Учителей, которых может заменить машина, нужно заменить». Дэвид Торнбург[23 - Дэвид Торнбург – футурист в области образования, консультант, имеющий клиентов в государственном и частном секторах экономики США и Бразилии. Основатель исследовательского центра Thornburg Center. В основе его философии образования лежит идея, что студенты учатся лучше, когда сами являются конструкторами собственных знаний. – Прим. ред.] перефразировал его так: «Любой учитель, которого может заменить компьютер, этого заслуживает». И процесс замены начинается по всему миру, по мере того как все больше курсов становится онлайн-курсами, а в Интернет загружается все больше видеоуроков. Пока будут накапливаться свидетельства того, что онлайн-обучение, как минимум, не приносит вреда, а в лучшем случае превосходит традиционное, все большему числу учреждений и преподавателей придется «смешивать» обучение. Альтернативой лекциям для огромных аудиторий все чаще будут становиться онлайн-уроки, которые можно смотреть когда и где угодно. Однако меняется не только место и время обучения, меняются и сами способы.




Назад в будущее


Самый волнующий аспект открытости – это взаимосвязь старого и нового. Проще говоря, невероятные инструменты, которые сейчас стали нам доступны, возвращают нас к способам обучения, которые давным-давно были объявлены несостоятельными. Чтобы понятнее это объяснить, я должен изложить краткую историю организации обучения. Поскольку мы ограничены в объеме, боюсь, рассказ будет очень сжатым, но представление об этом вы должны получить.

Еще древние греки расходились во мнениях насчет того, как лучше учиться. Афоризм историка Плутарха «Разум – это не сосуд, который нужно заполнить, а огонь, который нужно зажечь» заключает в себе два противоположных мнения. Сторонники «дидактического обучения» отдают главную роль учителю: лучший способ научиться – это получить знания, переданные мастером, – «заполнить пустой сосуд». Удержать это знание всегда было непросто, так что дидактическое обучение (передача знаний) обычно сопровождалось механическим заучиванием – запоминанием и пересказом фактов, таблиц умножения и т. п.

Как блестяще подметил сэр Кен Робинсон[24 - Robinson K. Out of Our Minds: Learning to be Creative. – Capstone, 2001. – Прим. авт.], этот метод инструктирования[25 - Термин «инструктирование» я использую в смысле, принятом в Америке, как преподавание в разных формах. Британцы обычно ограниченно интерпретируют его как «говорить студентам, что думать или делать». – Прим. авт.] было легко оценить – дидактическое обучение требовало механического заучивания, а последнее, в свою очередь, – письменной проверки знаний. Университеты сделали такой метод обучения превалирующим, искусно игнорируя надоедливую реальность, заключающуюся в том, что в обыденной жизни наша компетентность обычно проверяется при выполнении конкретных задач. Этому методу удалось дожить практически до сегодняшнего дня лишь потому, что мы склонны ценить только то, что можно измерить.

Главная движущая сила при данной форме обучения – «лекция», а основной инструмент для механического заучивания – конспекты. Как только школы стали повсеместными, они сразу же взяли за образец университеты. Я очень ярко помню бесконечные «уроки» в своей средней школе, заключавшиеся в том, что учитель писал на доске части параграфов из учебников. Затем нас заставляли переписывать все это в тетради. Зачем – никогда не объясняли: я могу только предположить, что переписывание того, что уже напечатано, должно было способствовать запоминанию. Очевидно, с тех пор как Марк Твен подметил, что «колледж – это место, где записи профессора попадают в конспекты студентов, минуя их мозги», мало что изменилось.

Тем не менее сторонники более «эмпирических» или «активных» форм обучения, где центральная роль принадлежала бы студентам, находились всегда. Джон Дьюи, Жан Пиаже[26 - Жан Пиаже (1896–1980) – швейцарский психолог и философ, известен работами по психологии детей, создатель теории когнитивного развития. – Прим. ред.], Мария Монтессори[27 - Мария Монтессори (1879–1952) – врач, педагог, ученый, философ, гуманистка. Родилась в Италии. Мировую известность приобрела благодаря разработанной ею педагогической системе. – Прим. ред.] и Рудольф Штайнер[28 - Рудольф Штайнер (1861–1925) – австрийский философ и социальный реформатор. Заложил основы вальдорфской педагогики – системы, построенной на антропософских представлениях. – Прим. ред.] утверждали, что учащийся – не пустой сосуд, он обладает опытом и знаниями, которые нужно постепенно расширять при его полном и активном участии. При таких подходах, которые обозвали «конструктивистскими», задача наставника состоит в «наращивании» знания, чтобы ученик мог установить связи, обрести веру в себя, укрепить навыки и применять знания для решения задач.

Некоторые достижения так называемых «прогрессивных» систем обучения являются поистине выдающимися. Например, основатели двух самых успешных компаний в мире – Amazon (Джефф Безос) и Google (Ларри Пейдж и Сергей Брин) посещали школы Монтессори. Ларри Пейдж называет причиной своего успеха именно школу Монтессори, а не Стэнфордский университет: «Я думаю, дело было в том, что нас учили не следовать правилам и указаниям, а иметь свою мотивацию, задаваться вопросом, что происходит в мире, делать все немножко по-другому»[29 - Интервью Барбаре Уолтерс в программе «20/20» на телеканале ABC «10 самых очаровательных людей», 2004 г. – Прим. авт.].

Несмотря на это, в течение десятилетия и даже больше сторонники конструктивистского обучения уступали по численности тем, кто призывал к более традиционным методам, – по крайней мере, в Великобритании и США. Стремление получить высокие рейтинги в международных сравнительных реестрах, таких как Международная программа по оценке достижений учащихся стран ОЭСР (Programme for International Student Assessment, PISA), стимулировало желание «вернуться к основам». В центре внимания этих стран было улучшение базовых навыков счета и грамотности.

Если маятник общественных дебатов о том, как следует учить, продолжает раскачиваться взад и вперед, то их отправная точка – центральное положение школы как главного образовательного учреждения – более чем за 150 лет практически не претерпела изменений. Даже самые суровые критики обязательного школьного обучения не могли представить себе, как еще можно учить детей. Даже если мне не слишком нравилось в школе, практически единственной альтернативой школьному обучению в Англии 1970-х годов было домашнее обучение – а об этом в рабочих семьях, пожалуй, и не слыхивали. Единственным альтернативным школе источником знания являлась местная библиотека, но там было так же скучно, как и в школе.




Неумолимое наступление неформального обучения


Открытость смещает фокус внимания с того, как нужно учить, на то, как лучше учить. Дело уже не в противопоставлении традиционного подхода прогрессивному или дидактического – эмпирическому. Напротив, речь сегодня идет о том, что мы можем сделать сами для себя, как мы можем использовать те знания и опыт, которыми каждый из нас обладает, но редко это сознает. Короче говоря, дело в распространении неформального обучения.

Неформальные возможности получить знания и применять новые умения на практике растут в геометрической прогрессии, и это меняет наше представление не только о знании, но и о соотношениях сил, которые за ним стоят. Открытое образование перестраивает иерархию отношений между преподавателями и учащимися – от вертикальной (знаток – новичок) до горизонтальной сетевой (каждый – и знаток, и ученик). Ряд поведенческих сдвигов – стремление к неформальности; осознание того, что и непрофессионалы могут чему-то научить; утрата пиетета перед «знатоками» – привел наконец к трансформации процесса обучения. Следует сказать, что некоторые преподаватели и ученые в ужасе от этих перемен. Сложно оценить значение утраты пиетета и сопутствующего ей роста неформального обучения, поскольку этот процесс происходил постепенно, в течение примерно 30 последних лет. Когда-то мы считали «неформальным» нечто совершенно иное.

В начале 1980-х я был студентом-старшекурсником. Хотя меня никак нельзя было назвать «ботаником», я, к моему приятному удивлению, получил диплом с отличием и некоторое время подумывал о научной карьере. Подав заявление в аспирантуру Открытого университета (Open University) в Великобритании, я был приглашен туда на «неформальное» собеседование. В комиссии оказалось около 30 ведущих британских специалистов по теории культуры. Те 25 минут, которые продолжалось собеседование, были настолько ужасными, что начисто выпали у меня из памяти, но вот чего я никогда в жизни не забуду, так это момента, когда меня спросили, нет ли у меня вопросов к комиссии. Подавив желание задать один из вопросов, теснившихся у меня в голове («Где выход?», «Не может ли кто-нибудь пристрелить меня на месте?»), я спросил, нельзя ли мне посетить какие-нибудь лекции во время обучения в аспирантуре. Комиссия долго хихикала, пока наконец один из профессоров не провозгласил: «Мы не читаем лекции, мы только пишем книги».

Ох, как же они смеялись…

Я рассказываю вам эту историю отнюдь не для психотерапии (хотя теперь я чувствую себя лучше, спасибо), но потому, что она наглядно показывает, как изменилось наше отношение к авторитету и неформальности. Если те профессора все еще работают в Открытом университете, им не только пришлось больше отчитываться, они еще стали свидетелями того, как само понятие «открытости» получило новое значение. К счастью, Открытый университет открыл доступ к своим ресурсам для всех желающих, а в 2013 году даже запустил проект совместного обучения «Социальное обучение».

Хотя некоторым педагогам кажется, что развитие неформального подхода к образованию – верный признак того, что мы все катимся в тартарары, избавление от ответственности быть «знатоком всего на свете» не только дает многим из них свободно вздохнуть, но и радикально меняет метод их работы. Поощрение учеников делиться своими знаниями и коллективная выработка этих знаний постепенно корректируют наши ожидания от учителей и других преподавателей: от авторитетных ответов до провокационных вопросов; от пророка на кафедре до помощника за плечом.

Лучшие педагоги приветствуют сложность масштабных перемен, происходящих на наших глазах, и вытекающее из них структурирование преподавания и обучения. Наши сегодняшние достижения в технологии, неврологии, эмоциональном интеллекте, самовосприятии и многом другом заставляют думающих специалистов-практиков коренным образом переоценить свою работу. Сегодня необходимо не постепенное совершенствование традиционных моделей, но переосмысление и переход к открытости всего вокруг.

Публичные дебаты, однако, игнорируют эту сложность, предпочитая упрощенный и более обнадеживающий взгляд на вещи, что выразилось в жалобе Кена Робинсона: «Мы пытаемся усовершенствовать паровой двигатель». Когда бы образование ни обсуждалось в СМИ, политики и родители неизбежно возвращаются в ту реальность, которая была, «когда я учился в школе…», ностальгически полагая, будто то, что когда-то работало для них, станет работать и для всех остальных. По всей видимости, они не замечают того, каким вызовом формальному образованию является распространение неформального.

Почему, например, конечные потребители формального образования – ученики – должны удовлетворяться тем, чтобы посещать кабинет физики пять раз в неделю, использовать оборудование, которое во многих школах работает намного медленнее и имеет меньше функций, чем мобильный телефон или планшет, лежащий у них в рюкзаке (но которым обычно не разрешают пользоваться в школе)? Почему надо продолжать группировать молодых людей по году рождения, чтобы они могли изучать предметы, преподававшиеся в университетах еще в XIX веке, когда за стенами учебных заведений они с увлечением обретают знания, учась у людей всех возрастов и успешно разрабатывая собственную «учебную программу»?




Открытость для бизнеса


Пока политический маятник качается между более традиционным и прогрессивным подходами к преподаванию и обучению, в корпоративном обучении сохраняется больше постоянства. И получается, что там, без вмешательства политики, которое мы наблюдаем в формальном образовании, мы видим не борьбу между дидактикой и эмпирикой, а скорее их смесь.

Например, еще со средних веков существуют разные формы обучения ремеслу. «Зеленые» новички получали навыки, годами наблюдая и копируя работу мастеров. Действительно, статус ремесленника нужно было «выслужить годами». За подмастерьями наблюдали союзы и торговые гильдии, и этот институт успешно просуществовал до той поры, как Запад распрощался с тяжелой промышленностью, а тред-юнионизм, соответственно, пошел на убыль.

Для «белых воротничков» эквивалентом пребывания в подмастерьях является стажировка. В последние годы стажировки стали очень неоднозначными. В лучшем случае это путь к постоянной работе. При самом циничном варианте выпускник университета работает бесплатно или за мизерные деньги, получает минимальное обучение или вовсе никакого, а к концу стажировки имеет мало шансов остаться на работе.

Даже без учета возможности эксплуатировать работников за небольшие деньги работодатели в основном любят производственные практики и стажировки, поскольку они представляют собой классический пример ценности обучения на собственном опыте. Молодые люди терпят их, поскольку перейти сразу от обучения в университете или другом заведении к работе без какой-то промежуточной стадии становится все труднее.

Мы уже увидели, что необходимость постоянного снижения производственных издержек, ставшая глобальной эпидемией, требует передавать на аутсорсинг все больше работ, требующих знаний. Это означает, что не только рабочие места исчезают – с ними уходит обучающий капитал организации. Если компания просто покупает нужные ей знания, когда это требуется, как она создаст свой собственный банк знаний и опыта?

Обучение на работе сейчас переживает нечто вроде «идеального шторма»[30 - От англ. «perfect storm». Дословный перевод словосочетания, употребляемого в английском языке для описания события, при котором исключительно редкое совпадение обстоятельств значительно ухудшает ситуацию. – Прим. ред.]. Усиливающаяся сложность ведения бизнеса; передача на аутсорсинг работ, требующих знаний; повсеместно снижающиеся производственные издержки и текучка кадров и стажеров – все это усиливает давление на руководителей, заставляя их принимать быстрые решения, в том числе и касательно функций обучения и развития. В довершение всего, нынешний рост открытого обучения приводит к тому, что некоторые директора задаются вопросом, есть ли вообще смысл развивать корпоративное обучение.

С помощью так называемого «обучения в открытых источниках» – когда учащиеся с помощью Интернета совместно улучшают практики, образцы и модели, – инновации реализуются намного быстрее, чем в научно-исследовательских отделах компаний. В результате некоторые крупные корпорации начали искать новаторские идеи за пределами организации (подробнее об этом в следующей главе).

Однако они остаются в меньшинстве. Для большинства компаний синонимом обучения и развития все еще остается натаскивание, а не инновации. В самом деле, один из показателей шаткого положения функции обучения на рабочем месте – неуверенность в том, какое подразделение организации должно отвечать за обучение. Исследовательский отдел? Или, может, отдел кадров? Или отдел управления знаниями? Или, как в некоторых передовых организациях, обучение – это ответственность каждого?

Пусть мы не определились с тем, кто должен отвечать за обучение, но за последние 30 лет мы во многом пересмотрели свое понимание того, как лучше всего обучать работников. Традиционно знание всегда «спускалось» сверху вниз – от крупных руководителей к рядовым сотрудникам – путем обучающих материалов и курсов. Где-то к середине 1990-х мы стали понимать, что в компании знания можно найти повсюду, но их нужно координировать. Тогда возникло управление знаниями. На рубеже веков оно вошло в моду, хотя четкого определения, что это такое, еще не появилось. Борьба продолжается, поскольку сама идея управления знаниями во многом противоречит открытому обучению.

Мы начали понемногу понимать, что обучение на рабочем месте должно идти не только сверху, но и снизу. А чтобы обеспечить течение потока в обе стороны, надо учитывать комплекс факторов (их как минимум пять): человеческое поведение, вспомогательные технологии, офисную культуру, личную мотивацию, заинтересованность работников.




Неформальное обучение на работе


Классический пример стимулирования роста знаний – проект «Эврика» компании Xerox. В начале 1990-х годов 20 тысяч инженеров из отдела сервисного обслуживания стали более мобильными, начав работать по вызовам. В результате технические ноу-хау оказались накрепко связаны с отдельными людьми. По опросам техников, работающих по вызовам, стало понятно, что когда инженер сталкивался с проблемой, не описанной в руководстве, то он советовался с коллегой по рации.

Самые необычные решения обычно пересказывались и дорабатывались на совещаниях сотрудников. Вот так и родилась «Эврика». Дэниел Бобров и Джек Уэйлен из Исследовательского центра Пало-Альто провели радикальный эксперимент, при котором все делились знаниями со всеми: «Нам пришло в голову, что нужно поставить подход к искусственному интеллекту, так сказать, с ног на голову: само рабочее сообщество может стать системой экспертов, а идеи могут исходить от сотрудников, работающих напрямую с клиентами»[31 - Bobrow D., Whalen J. Community Knowledge Sharing in Practice: The Eureka Story // Reflections Magazine. – Vol. 4. – № 2. – Прим. авт.].

В рамках пилотного проекта «Эврика» во Франции инженеров из отдела сервисного обслуживания пригласили загружать свои идеи в специальную программу типа форума. Немногие из менеджеров Xerox считали, что маленькие хитрости работников имеют какую-то ценность. Однако инженеры – после недолгого сопротивления поначалу – увидели преимущества идеи.

Постепенно банк решений наполнялся. Предположив, что раскрытие профессиональных секретов требует отдельной мотивации, Xerox сначала предложила своим инженерам 25 долларов за добавление каждого совета в базу данных «Эврики». Работников это не заинтересовало. Один из них сказал: «В результате мы сосредоточимся на количестве загружаемых предложений, а не на повышении качества базы данных». Их стимул вносить свой вклад был проще: сотрудники всего лишь хотели признания, хотели, чтобы их имя ассоциировалось с популярными идеями. К 2001 году, когда проект «Эврика» распространился на все филиалы Xerox в разных странах, в базу было добавлено более 50 тысяч предложений. Придуманная Xerox модель, ставшая сегодня образцовым примером «сообщества практиков», продолжает активно копироваться (скаламбурил я специально[32 - Намек на то, что задолго до появления исследовательского центра Xerox PARX компания Xerox вошла в историю как первый в мире массовый производитель копировальных аппаратов. – Прим. ред.]).

Проект «Эврика» стал легендой корпоративного обучения, потому что это один из самых первых задокументированных примеров возможностей неформального обучения, созданного и распространявшегося сотрудниками, а не руководством.

Наступление неформального обучения означает, что обучение стало сложнее отследить, им теперь куда труднее управлять. Одним из пионеров неформального обучения был в 1950-х годах Майкл Полани. До Полани немногие осмеливались оспаривать доминирование «научного метода» обучения. Такой метод знаком всем ученым и основывается на последовательности операций: задать вопрос; сформулировать гипотезу; провести тестирование и анализ; повторить эксперимент в контролируемых условиях; вынести результаты на суд других ученых. Это настолько объективный процесс получения новых знаний, насколько мы до сих пор могли себе представить. В медицине он привел ко многим открытиям и спас немало жизней.

Полани, однако, утверждал, что, когда дело доходит до обучения, истинная объективность невозможна, поскольку все открытия делаются человеком и подпитываются сильной мотивацией и обязательствами.

Впрочем, неизбежное вмешательство чувств Полани не разочаровывает; он считает, что человеческие страсти на рабочем месте должны только приветствоваться, поскольку они приводят к росту воображения, интуиции и креативности. Его убежденность в том, что «мы можем знать больше, чем можем рассказать», привела к появлению «молчаливого обучения»: мы учимся не только при помощи логических рассуждений, но наблюдая, постигая, пытаясь что-то исправить, следуя своим догадкам. Возможно, объяснить, что такое молчаливое знание, не так-то просто, но оно совершенно точно существует. Подумайте, как вы узнаёте кого-либо в лицо. Теперь попробуйте это объяснить. Вот что такое молчаливое знание.

Действительно важный аспект молчаливого обучения, как скажет вам любой ученик, – это практический процесс постепенного постижения. Вы лучше вникаете в суть дела, просто находясь с кем-то рядом и наблюдая его опыт, чем с помощью подробной инструкции. В данном открытии нет ничего нового: в конце концов, еще Конфуций сказал: «Я слушаю и забываю, я вижу и помню, я делаю и понимаю». Молчаливое знание приобретается чаще всего благодаря «обучению действием», куда входит работа над решением задач вместе с другими, практические действия и их анализ. То, что теории Полани пришлись на момент активного развития «управления знаниями», вызвало у сотрудников отделов обучения смешанные чувства: «управлению» молчаливым знанием все-таки есть предел.

Мудрее всего создать правильную среду обучения, офисную культуру и обстановку, которые сводят людей вместе, чтобы они учились друг у друга. Старая шутка, что «сотрудничество – это неестественный акт между несогласными друг с другом взрослыми», возможно, обязана своим появлением тому, что корпорации пытаются уйти от замкнутого мышления. Однако если открытость нам о чем-то говорит, так это о том, что мы должны понять, как учатся люди, когда они могут выбирать (чему учиться и у кого учиться).




Глава 3

Почему мир становится SOFT?



Я убежден: то, как мы сегодня общаемся, что делаем в сети и вне нее, определяется четырьмя взаимосвязанными, вытекающими друг из друга ценностями. Это обмен знаниями, открытость, свобода и доверие (Share, Open, Free, Trust – SOFT). Аббревиатуру «SOFT» легко запомнить. Важно, что эти слова могут быть как существительными, так и глаголами, как ценностями, так и действиями. Центральная идея данной книги состоит в том, что, если мы хотим извлечь из открытости максимум пользы, нам необходимо строить формальное обучение вокруг этих ценностей и действий.

Я выстроил их последовательность именно в таком порядке – не FOST и не TOFS, – потому что каждая группа ценностей или действий рождает необходимость следующей. Хотя слово «soft» (англ. – «мягкий») может вызывать в уме образы либерализма в стиле хиппи, в реальности стремление делиться опытом, открытость, освобождение и доверие начинают подрывать бизнес-модели, маркетинговые стратегии и организационные структуры по всему миру. В сущности, жизнь руководителя, который не принимает SOFT, уже становится намного сложнее.

Мы не должны сомневаться в том, что те фирмы, школы и университеты, которые продолжают использовать «приказ и контроль» в качестве доминирующих принципов лидерства и стратегий интеллектуальной собственности, в течение 5–10 лет обречены на вымирание. Почему? Да потому что мы – потребители, работники и, самое важное, учащиеся – больше этого не потерпим.

Если все, что мы делаем сегодня в социальной сфере, создается и вдохновляется совместными усилиями, то почему мы должны безропотно идти на уступки, когда дело касается учебы и работы? Кто знал, что в результате постоянных напоминаний о том, что капитализм стал возможным только из-за корысти и жажды наживы, мы откроем в себе щедрость и желание способствовать общему благу – благодаря SOFT (обмену, открытости, свободе и доверию)?

Прежде чем поочередно рассмотреть каждую из этих ценностей или действий, давайте на минутку вернемся к моему сердечному недугу, о котором я писал в предисловии. Помимо явного облегчения, какое я получил, общаясь с людьми, чувствующими абсолютно то же, что и я (чего не могут даже самые сопереживающие врачи), моей первой реакцией после знакомства с собратьями по болезни стала надежда. Дело в том, что там было много людей, которым удавалось контролировать свое состояние, пусть они добивались этого разными способами, в то время как официальная медицина в лучшем случае обещала замедлить наступление постоянной мерцательной аритмии, но не победить ее. Как им удалось это сделать? Кроме того, если им сейчас стало лучше, почему они не ушли с этого форума и не наслаждались жизнью на полную катушку? Конечно, как только я начал контролировать свое состояние, я понял, что люди, больше всего выигравшие от полученной на форуме коллективной мудрости, – те, кому удалось взять болезнь под контроль или даже вылечиться, – испытывают огромную потребность отплатить услугой за услугу, помогая тем несчастным, кто больше всего в этом нуждается. Там была, например, Джеки Берджесс, диетолог на пенсии с американского Среднего Запада, дававшая профессиональные рекомендации по диетам и пищевым добавкам, которые стоит попробовать, и остававшаяся на форуме еще долго после того, как мерцательная аритмия перестала ее беспокоить. Или создатель форума канадец Ханс Ларсен, бывший инженер, настолько глубоко изучивший эту болезнь после того, как она у него развилась, что написал на эту тему уже шесть книг. Теперь у нас есть специальное название для таких людей, как Ханс и Джеки, – «pro-am»[33 - От англ. слов «professional-amateur» – профессионал-любитель. – Прим. ред.]. Это те, кто, будучи любителями, обладают профессиональными знаниями в избранной ими области. Их много на форумах. «Pro-am» были всегда; просто, пока не появился Интернет, мы не знали, где их найти.

Во время ежегодных осмотров в кардиологической больнице я иногда рассказывал врачам об огромной базе данных, триггерах болезни, побочных эффектах, физических и психических симптомах и новых решениях, которые люди нашли, чтобы вновь сделать свою жизнь сносной. Они вежливо слушали, но до того, чтобы попросить у меня адреса соответствующих сайтов, дело не дошло. Позвольте мне прояснить: я питаю огромное уважение к этим трудолюбивым и преданным своей работе специалистам, которым всегда нужно заботиться о более сложных пациентах, чем я. Но для клинической больницы они кажутся поразительно незаинтересованными в том, как учатся их пациенты.

Итак, давайте рассмотрим по очереди все ценности и действия, а заодно и несколько потрясающих примеров того, как они помогают нам в жизни.




Обмен знаниями


В своей книге «И вот приходят все» («Here Comes Everybody») Клэй Ширки подробно описал развитие обмена в Интернете – от фотографий красивых кошечек до видеозаписей жестоко подавленных демонстраций. Одно из утверждений Ширки состояло в том, что обмен информацией неизбежно приводит к сотрудничеству, а сотрудничество в сети в будущем приведет к совместным действиям. Будущее стало намного ближе, чем раньше: спустя всего два года после выхода «И вот приходят все» наступила «арабская весна», распространение которой стало возможным благодаря YouTube, Facebook и множеству форумов и систем обмена сообщениями.

Много было написано и о темных манипуляциях социальными медиа – киберзапугивании, педофилии и форумах в поддержку анорексии и самоубийств. Время от времени звучат даже панические выступления об опасности использования Интернета террористическими группами для вербовки и зомбирования молодежи. Во время волнений в 2011 году правительство Великобритании подумывало о том, чтобы заблокировать Facebook, и вместе с тем – совершенно не замечая иронии – радовалось падению арабских диктаторов на своих страницах в Facebook. В социальных сетях мы отражаемся как в нравственном зеркале, и нам не всегда это нравится. Однако верить в то, что надо просто закрыть эти каналы коммуникации, и плохие парни исчезнут, – самообман. Террористы связывались друг с другом при помощи писем, но мы не пытались запретить марки; мы учим детей переходить дорогу, а не запрещаем машины. Блокирование социальных сетей в школах – обычное дело в США и Великобритании – не только препятствует обучению; это никак не помогает нашим детям развивать цифровую грамотность (узнавать, каким сайтам можно доверять, как проверять достоверность и т. д.), которая понадобится им за пределами школы.

В конечном счете, феноменальное развитие обмена знаниями – это, скорее, хорошо. Ведь в социальных сетях размещают не только фото друзей, перебравших пива. Возьмите внезапно выросшую популярность сайта mumsnet.com и его младшего брата gransnet.com. Оба сайта побуждают матерей всех возрастов (на Gransnet впоследствии был создан виртуальный «погребок» для встреч дедушек) делиться своими родительскими секретами, проблемами и волнениями. Впечатляют и цифры: на Mumsnet более 600 тысяч зарегистрированных пользователей ежедневно оставляют около 25 тысяч постов. У сайта 35 сотрудников, но в Великобритании он стал политической силой, проводя успешные кампании по повышению профилактики выкидышей и предотвращению использования в рекламе сексуальных изображений детей.

В 2010 году Ассоциация наружной рекламы провела кампанию с глупым слоганом «Удачная карьера – плохая мать». После того как Mumsnet.com на них надавил, они были вынуждены заменить его другим – «Сексистская реклама вредит нам всем». Приструнили не только ассоциации рекламы: во время всеобщей избирательной кампании 2010 года премьер-министр от лейбористов Гордон Браун совершил серьезный промах – впоследствии названный злорадствующими журналистами «бисквитгейтским скандалом»[34 - По аналогии с «уотергейтским скандалом», из-за которого президент США Ричард Никсон (1969–1974) был вынужден досрочно уйти с поста. – Прим. пер.], – не сумев или не захотев назвать свое любимое печенье на онлайн-сессии вопросов и ответов на Mumsnet.

Могущество обмена информацией и сопутствующего ему сотрудничества состоит в двух характерных чертах: скорости обмена знаниями и возможности поддерживать действия других. Обе они наглядно иллюстрируются историей «Клешни».

Beyond.ca – форум фанатов спортивных автомобилей. У него нишевая аудитория, в основном проживающая вокруг Калгари, провинция Альберта. Шон Айронсайд, местный торговец автомобилями, зарегистрировался на форуме после того, как 26 марта 2008 года некий молодой человек взял спортивную машину Nissan Skyline на тест-драйв и не вернул.

Айронсайд должным образом сообщил о краже в полицию, но задумался, не могут ли ему помочь члены форума Beyond.ca. Шон хорошо понимал, насколько востребованы детали спортивных машин среди любителей, и был почти уверен: когда автомобиль обнаружат, он будет уже разобран на части. Он дал описание молодого водителя, который, естественно, оставил фальшивые документы: «Его особые приметы – отсутствие безымянного и среднего пальцев левой руки, а ее тыльная сторона… в глубоких шрамах; светлые волосы, короткая стрижка». Первый пост Айронсайд разместил 26 марта 2008 года в 22:24 (хронология здесь очень важна). Несколько посетителей форума выразили сочувствие и пообещали поискать машину.

На следующий день модератор форума совершенно случайно оказался на перекрестке рядом с угнанным автомобилем. Схватив мобильный телефон, он сделал фотографию водителя, где было четко видно отсутствие пальцев. Затем он позвонил в полицию, которая обещала выследить машину в свое время. Фотография появилась на форуме 27 марта в 16:19 с сообщением «Я НАШШШЕЛ ИХ!» (в машине был еще пассажир). С этого момента события начали разворачиваться со скоростью распространения вируса.

Форумы часто копируют интернет-«мемы»: изображения, видеоролики или фразы, которые становятся широко известны и затем быстро и многократно распространяются по сети. Это классика. Через несколько часов после появления фотографии в сети были сотни ее отредактированных в Photoshop версий; самая популярная из них изображала покосившийся дорожный знак с портретом похитителя и надписью «Клешня» – так жестоко ее автор обыграл отсутствие пальцев.

Всего через пять часов была найдена страница похитителя в Facebook; им оказался Джеймс Джейкобсон. К этому моменту новость распространилась по форумам всего мира. Перепост появился даже на сайте клуба болельщиков футбольного клуба «Эвертон» из Ливерпуля, Англия.

Часом позже участники форума отследили работодателя Джейкобсона. Еще через час появился домашний адрес Клешни со ссылкой на Google Maps. Еще один автор поста, Нуми, сообщил, что видел машину, припаркованную около дома Джейкобсона, и это снова побудило членов форума обратиться в полицию.

На всю эту любительскую детективную работу ушло меньше 30 часов после первого сообщения о краже. Напряжение нарастало; около двух часов ночи 28 марта Джордан Эндрю написал пост, в котором предложил членам форума собраться в гараже рядом с домом Джейкобсона. Один из них подытожил волнение, охватившее их: «Черт, я и не думал, что все будет так серьезно». В гостевую книгу приходили посты из Америки, Великобритании, Австралии и Европы – все их авторы выражали свою поддержку.

Около 2:30 ночи девять членов форума благополучно прибыли к дому Джейкобсона, но, не увидев там машины, решили, что Джейкобсон удрал, и немного поостыли. Однако несколько часов спустя еще один зоркий помощник заметил, что машина опять стоит на подъездной дорожке у дома, и припарковался перед ней, заблокировав выезд. Волнение снова достигло апогея, опять вызвали полицию.

К восьми часам утра несколько участников форума позвонили работодателю Джейкобсона, чтобы сообщить, что он не выйдет на работу. Прибыли владелец машины и полиция, Джейкобсона разбудили и арестовали. Конечно, члены Beyond засняли все происходящее на мобильные телефоны и немедленно выложили на YouTube.

Вот так, менее чем за 36 часов после первого поста владельца автомобиля, группа действовавших сообща энтузиастов, поделившись друг с другом своими наблюдениями, умениями, знаниями, интуицией и опытом работы в социальных сетях, выследила и задержала угонщика и полностью задокументировала его арест. Их решимость и слаженность действий позволили вернуть машину владельцу нетронутой – прежде чем ее разобрали на дорогостоящие детали. Более того, владелец обнаружил, что Клешня оставил на заднем сиденье 22 доллара и бейсболку. К тому моменту инцидент приобрел такую известность (за два дня эту тему форума посетило больше миллиона человек), что Айронсайд затем продал бейсболку на eBay, выручив за нее 225 долларов.

Конечно, вся история появилась на канадском телевидении, и представитель полиции торжественно напомнил аудитории, что они не должны следовать примеру Beyond.ca и брать функции закона в свои руки. Тот факт, что, несмотря на неоднократные звонки с просьбой о помощи, полиция не сделала абсолютно ничего, чтобы выследить Джейкобсона, был благополучно проигнорирован. Если бы дело оставили в руках полицейских, машина, скорее всего, была разобрана на детали раньше, чем они сумели бы выследить Джейкобсона.

Я так подробно привел здесь последовательность событий, потому что, на мой взгляд, она показывает, как быстро обмен информацией способен привести к совместным действиям и сколько возможностей окажется у поколения, которое будет обмениваться знаниями. В нашем случае группа «учеников» без какого-либо руководства и координации запросто провела сложное детективное расследование. Они действовали во имя одной цели, чтобы исправить содеянное зло, а поддержка сочувствующих со всего мира служила им хорошей мотивацией.



1. Отсюда можно сделать два заключения:

2. Фанатики спортивных машин почти не нуждаются в сне.



Если целый поезд подсказок и улик остановится где-нибудь возле Калгари, его пункт назначения – не полицейский участок.

Представитель полиции, очевидно, не понял, в чем суть дела, а заодно и основная идея этой книги: люди будут действовать сообща, чтобы самим определять свою судьбу, просто потому, что теперь они это могут. Институты, которые призваны управлять нами, защищать или, более того, учить нас, не могут конкурировать с когнитивным избытком (термин, введенный в книге «И вот приходят все») группы увлеченных чем-то людей, действующих вместе.

Итак, преимущество обмена информацией для развития сотрудничества в социальном пространстве очевидно. Но как он работает в бизнесе и образовании?


Сотрудничество и инновации

Компании все чаще обращаются к совместной работе, чтобы ускорить инновации. Если они нуждались в ободрении, то к таким же выводам пришло и проведенное недавно исследование. Британское исследовательское маркетинговое агентство The Future Foundation опросило 3,5 тыс. сотрудников предприятий в Великобритании, Франции, Германии, Японии и США. Выяснилось, что коэффициент корреляции между сотрудничеством и инновациями составляет 81 %. У сотрудников британских компаний, работавших сообща, новые идеи рождались в два раза чаще, чем у тех, кто работал в одиночку.

Комментируя результаты исследования, Себастьян Маротт – вице-президент компании Google в Европе, на Ближнем Востоке и в Африке – сказал, что он считает усиление сотрудничества неизбежным: «Скорость, с которой можно генерировать, тестировать и реализовывать идеи, растет быстрее, чем мы могли предвидеть, – в основном из-за бурного роста социальных сетей, мобильных и облачных технологий. В следующие десять лет процесс обмена и генерации идей серьезно ускорится за счет этих новых технологий, которые сильно влияют на то, как приходят на рынок товары и услуги, организуются компании, создаются должностные инструкции, а таланты привлекаются, вознаграждаются и удерживаются… Для большинства людей общение и сотрудничество в Интернете стало нормой – там обычно организуют вечеринки, делятся новостями и мнениями или собирают на что-то деньги. Однако для многих из нас такое успешное сотрудничество в профессиональной деятельности пока еще ближе к идеалу, чем к реальности»[35 - Статья Себастьяна Маррота о влиянии новых технологий на то, как люди работают, опубликована в 2012 г. на www.bbc.co.uk/news/business-16858085. – Прим. авт.].

Маротт полагает, что сообщество сотрудничающих друг с другом людей в ближайшем будущем выйдет далеко за рамки постоянных штатов предприятий. Это называется модным словечком «краудсорсинг»: поиск новых идей и новых продуктов кем угодно и где угодно. Оригинальный эксперимент в области краудсорсинга был инициирован в 2011 году, когда газета New York Times пригласила читателей попытаться закрыть дефицит городского бюджета Нью-Йорка. С помощью онлайн-симулятора бюджета они стремились найти самые разные варианты. Газета получала семь тысяч предложений в неделю.

Все больше крупных корпораций, включая Dell, Kraft, Fiat, Unilever, BMW, Nokia и Philips, начинают реализовывать проекты по краудсорсингу. Некоторые из них являют собой попытки подлинного сотрудничества, а другие оказываются всего лишь маркетинговыми стратегиями поиска победителя, на успехе которого можно нажиться. Starbucks, например, пригласила своих клиентов предлагать новые продукты и услуги или указывать, где качество обслуживания могло быть улучшено. Стартовав в 2009 году, к своему второму дню рождения проект «Моя идея для Starbucks» получил более 115 тысяч предложений, хотя реализовано было всего 150.

Пожалуй, самым впечатляющим стало использование краудсорсинга в инициативе Proctor&Gamble. Несмотря на то что в отделе исследований и разработок компании более девяти тысяч сотрудников, по инновациям P&G с трудом держалась на уровне своих конкурентов. Решением стало создание проекта «Объединяйся и расти». Новаторов и предпринимателей со стороны пригласили предлагать отделу свои идеи по товарам и решения по техническим процессам P&G. Если идея принимается, ее автор вознаграждается соглашением о партнерстве. Запущенный в 2006 году проект «Объединяйся и расти» стал источником более чем тысячи внешних инноваций. Это добрая половина всех инициатив по развитию новых продуктов, принесших компании свыше 20 миллиардов долларов. В компании Proctor&Gamble вместо того, чтобы сокрушаться о том, что «все хорошее придумано не нами», сотрудники говорят «с гордостью отыскали в другом месте».

Не закладывают ли такие приглашения к сотрудничеству основу для ведения бизнеса в будущем? Или они возникают из-за разочарования неспособностью компаний создать внутреннюю среду для инновационного обучения? Если открытость действительно необратима, тогда краудсорсинг, скорее всего, станет нормой – но это не означает, что компании не должны превращаться в место открытого обучения. Самые успешные организации делают и то и другое.


* * *

Если совместная работа – головная боль корпоративного обучения, то с чего начинать в школах – вообще непонятно. Во-первых, в большинстве школ обмен знаниями называют «списыванием». Задумайтесь на минутку: сегодняшние школьники потом придут на работу, где внутреннее и внешнее сотрудничество – это и есть работа. Мы готовим их для нашего полного взаимосвязей мира, но настаиваем, чтобы практически все, что они делают, любое задание, которое сдают, было их собственной работой, а не результатом работы с другими, поскольку каждый ученик должен получить свою, строгую, заслуженную оценку: иначе вся система экзаменов развалится как карточный домик.

Вот только этого не происходит. Почти 20 лет назад я убедил один университет присваивать слушателям две оценки: за одиночную работу и за работу в группе. Ведь в реальной жизни нас постоянно оценивают по двум параллельным критериям: как мы работаем в команде, и в чем состоит наш личный вклад в текущий проект. Если университет согласился на такое, то и школьные экзаменационные комиссии, наверное, могли бы додуматься до того же самого.

Точно так же конец света не наступит, если мы позволим школьникам применять инструменты социальных сетей, которые все мы применяем для совместной работы и которыми сами ученики активно пользуются вне школы. На момент написания данной книги на Twitter ежедневно добавляется 400 миллионов постов, на YouTube каждую минуту загружается 100 часов видео, а Facebook пользуется больше миллиарда человек. Для многих специалистов эти ресурсы уже стали абсолютно необходимыми обучающими инструментами, и все же большинство наших школ и университетов запрещают их.

Если одержимая тестами система образования лишает наших учеников возможности получить чрезвычайно необходимые навыки совместной работы, то учителям мало что мешает сотрудничать теснее. Впрочем, профессия учителя остается одной из наиболее закрытых. Школы и университеты вольны распределять учебную нагрузку учителей и преподавателей таким образом, чтобы преподавание и обучение стало деятельностью по обмену знаниями, однако они редко пользуются этой свободой.

Те школы, которые делают учебный процесс менее закрытым – ломают стены классов, объединяют учителей в команды для совместной работы или переносят уроки в общественную или профессиональную среду, – входят в число самых передовых школ мира. Однако пока такие пространства и такие ценности и действия не станут нормой, школы будут продолжать навязывать культуру замкнутости, а не сотрудничества. Обмен знаниями – еще один пример того, как в области обучения работа и школа (университет) отстают от социального пространства.




Открытость


Во всем этом можно запутаться, так что давайте попытаемся увидеть разницу между «открытостью» как определяющим движением (что подразумевает название книги) и «открытостью» применительно к действиям и ценностям, которые стимулируют обмен информацией, знаниями и навыками.

Открытость становится глобальным явлением, выращенным в лаборатории социальных движений Интернета, но влияющим сегодня и на наши государственные и мировые институты. Раскрытие внутренних секретов правительств можно считать признаком созревающих демократий. Смягчение офисных иерархий и работа с «заклятыми друзьями» – сотрудничество с компаниями, которые в обычных обстоятельствах считались бы соперниками, – сегодня становится нормой для экономики знаний. Открытые источники, открытая информация, открытое правительство, открытые системы, открытые организации – пожалуй, именно слово «открытость» характеризует XXI век.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/devid-prays/otkryto-kak-my-budem-zhit-rabotat-i-uchitsya/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Пассажир частного такси 29-летний Марк Дагган погиб 4 августа 2011 года в результате перестрелки с полицейскими, которые намеревались провести обыск в автомобиле. – Прим. ред.




2


Дэвид Грэбер, род. 1961 г. – британский антрополог, анархист, один из лидеров движения «Захвати Уолл-стрит». В настоящее время работает в Лондонской школе экономики. – Прим. ред.




3


Девиз «Свобода, Равенство, Братство» (фр. Libertе, Еgalitе, Fraternitе) появился в речи Максимилиана Робеспьера «Об организации Национальной гвардии», произнесенной 5 декабря 1790 года в Национальной ассамблее. – Прим. ред.




4


Формально данный запрет был издан премьер-министром Франсуа Гизо. – Прим. ред.




5


БРИК (англ. BRIC) – сокращение, используемое для обозначения группы стран: Бразилия, Россия, Индия и Китай. – Прим. ред.




6


Источник: Британское агентство по статистике в высшем образовании (UK Higher Education Statistics Agency). – Прим. авт.




7


Джеймс Пол Джи – эксперт с мировым именем в области образования с помощью видеоигр. – Прим. ред.




8


Дэвид Уильямсон Шеффер – исследователь, сфера интересов которого – развитие качества образования через использование различных игр. Он относит игры к культуре нации. – Прим. ред.




9


Т. е. не требуют персонала. – Прим. пер.




10


Gee J. P., Shaffer D. W. Before Every Child Is Left Behind: How epistemic games can solve the coming crisis in education. – University of Madison – Wisconsin and Academic Advanced Distributed Learning Co-Laboratory. – Прим. авт.




11


Обратный аукцион – торги, на которых продавец и покупатель меняются ролями. – Прим. пер.




12


Пол Саффо – профессор Стэнфордского университета, советник руководства Samsung, консультант Google, управляющий партнер крупного венчурного фонда в Силиконовой долине. – Прим. ред.




13


Голландский аукцион – электронный аукцион, на котором начальная цена устанавливается преувеличенно высокой и в процессе торгов автоматически уменьшается; снижение цены прекращается после того, как участник-покупатель останавливает аукцион. – Прим. ред.




14


В экономике дезинтермедиацией называется устранение посредников в цепочке поставок, или «вырезание посредника». Вместо того чтобы идти через традиционные каналы распределения, включающие промежуточного посредника (например, дистрибьютора, оптовика, брокера или агента), компании могут теперь иметь дело с каждым клиентом напрямую – например, через Интернет. Основная цель этого типа решения – сокращение расходов. – Прим. ред.




15


«Бегущий по лезвию» – культовый фильм-антиутопия, снятый английским режиссером Ридли Скоттом в 1981 г. по мотивам научно-фантастического романа Филипа Дика «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» (1968). По опросу ученых, проведенному газетой The Guardian, был признан лучшим научно-фантастическим фильмом в истории. – Прим. ред.




16


Поведение типа А – один из факторов риска развития сердечно-сосудистых заболеваний. Представителей этого типа отличает высокий уровень притязаний, острейшее стремление к победе в условиях соперничества, а также быстрый темп жизни и ускорение многих физических и психических функций организма. – Прим. ред.




17


The Shift Index 2011: Measuring The Forces of Long – term Change. – Deloitte Centre for the Edge, 2011. – Прим. авт.




18


Иэн Дьюри (1942–2000) – британский музыкант, одна из самых ярких фигур «новой волны». Дьюри в детстве переболел полиомиелитом и на всю жизнь остался инвалидом, но это не помешало ему создать чрезвычайно динамичный сценический имидж. В течение многих лет Дьюри оставался в Британии одним из самых любимых культовых рок-героев. – Прим. ред.




19


Stevenson M. An Optimist Tour of the Future. – Profile Books, 2012. – Прим. авт.




20


Why I protest: Olmo Glavez of Spain // Time Magazine. – 26 December 2011. – Прим. авт.




21


World of Music, Arts and Dance – мир музыки, искусств и танца. – Прим. ред.




22


Evaluation of Evidence-Based Practices in Online Learning: A Meta-Analysis and Review of Online Learning Studies. – US Dept. of Education. – May 2009. – Прим. авт.




23


Дэвид Торнбург – футурист в области образования, консультант, имеющий клиентов в государственном и частном секторах экономики США и Бразилии. Основатель исследовательского центра Thornburg Center. В основе его философии образования лежит идея, что студенты учатся лучше, когда сами являются конструкторами собственных знаний. – Прим. ред.




24


Robinson K. Out of Our Minds: Learning to be Creative. – Capstone, 2001. – Прим. авт.




25


Термин «инструктирование» я использую в смысле, принятом в Америке, как преподавание в разных формах. Британцы обычно ограниченно интерпретируют его как «говорить студентам, что думать или делать». – Прим. авт.




26


Жан Пиаже (1896–1980) – швейцарский психолог и философ, известен работами по психологии детей, создатель теории когнитивного развития. – Прим. ред.




27


Мария Монтессори (1879–1952) – врач, педагог, ученый, философ, гуманистка. Родилась в Италии. Мировую известность приобрела благодаря разработанной ею педагогической системе. – Прим. ред.




28


Рудольф Штайнер (1861–1925) – австрийский философ и социальный реформатор. Заложил основы вальдорфской педагогики – системы, построенной на антропософских представлениях. – Прим. ред.




29


Интервью Барбаре Уолтерс в программе «20/20» на телеканале ABC «10 самых очаровательных людей», 2004 г. – Прим. авт.




30


От англ. «perfect storm». Дословный перевод словосочетания, употребляемого в английском языке для описания события, при котором исключительно редкое совпадение обстоятельств значительно ухудшает ситуацию. – Прим. ред.




31


Bobrow D., Whalen J. Community Knowledge Sharing in Practice: The Eureka Story // Reflections Magazine. – Vol. 4. – № 2. – Прим. авт.




32


Намек на то, что задолго до появления исследовательского центра Xerox PARX компания Xerox вошла в историю как первый в мире массовый производитель копировальных аппаратов. – Прим. ред.




33


От англ. слов «professional-amateur» – профессионал-любитель. – Прим. ред.




34


По аналогии с «уотергейтским скандалом», из-за которого президент США Ричард Никсон (1969–1974) был вынужден досрочно уйти с поста. – Прим. пер.




35


Статья Себастьяна Маррота о влиянии новых технологий на то, как люди работают, опубликована в 2012 г. на www.bbc.co.uk/news/business-16858085. – Прим. авт.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения